Навстречу солнцу - [3]

Но не до красот лета «гуляющим» под деревьями у обветшалых каменных зданий Валаамского монастыря. Им бы… Но кто знает, что надо им?… И надо ли чего–нибудь — выброшенным на пустынный берег острова–тюрьмы, затерянного в непроглядной дали холодных, полуночных вод… Или только смерти — забытым своим благодарным отечеством?… Невольно переносишься в осень 1977 года. В Вашингтон, — на площадь перед Музеем Авиации и Астронавтики. Вплывает, швартуясь, к дебаркадерам высоких тротуаров, колонна огромных бело–голубых автобусов. Открываются двери–жалюзи. «Механические руки» — одновременно — «выносят» медленно и ставят бережно на плиточную панель маленькие… автомобильчики, или коляски, накрытые стеклянными колпаками. Молодые солдаты в парадной униформе морских пехотинцев и девушки в военной одежде снимают крышки. Надевают шлемофоны. Подключают шнуры прикреплённых у воротничков микрофонов к розеткам на привезенных автобусами экипажиках. И тут только увидели мы, что в них, на ложементах, покоятся… люди, лишенные ног и даже рук, и… даже лиц с глазами!… Страшные Человеческие коконы…

Они одеты в яркие, разнообразных фасонов шорты и футболки…. Они не лежат, замерев — они шевелятся… И говорят что–то, отвечая — мы это слышим — на обращенные к ним слова сопровождающих девушек и солдат…

Солдаты, по пандусам, заводят коляски с «коконами» в здание Музея. А мы с Ниной всё еще не понимаем происходящего. Обращаемся к брату. Он недолго говорит с офицером — тот привёл сюда в Вашингтон караван с к¬конами: — Ничего особенного!/?!/. Госпиталь: привёз своих пациентов в музей. Музей новый, — а они интересуются всеми новшествами!

— Но… Посмотри: среди них — люди вовсе без лиц! Или без глаз! С ними как же? Что им можно показать? Как объяснить?…

— Если человек не видит и даже не слышит, — сестры общаются с ними с помощью приборов. Во всяком случае, — тут вмешивается ещё одна сопровождающая, — во всяком случае, они сами интересуются. Сами они — инициаторы таких вот экскурсий… Мы бываем с ними повсюду, где есть что посмотреть — показать и узнать. Все они любознательны. Некоторые даже учатся. В Университетах, в том числе…

— Но потом? Как же потом, когда… Когда они становятся специалистами?! Ведь им надо будет действовать! Как тогда?

— Просто: всё сделают помощники. Или они будут, — как вы говорите, — действовать посредством приборов…

— Но ведь это сложно, это очень дорого, в конце концов…

— Да. Конечно. Но это же — их конституционное право! Как и право инвалидов войны на осуществление его бесплатно! И никто никогда не может лишить их этих неотъемлемых, да ещё и заслуженных ими прав!… Никто. Никогда.

… Возвратившись в Москву, я написал на себя донос: что видел и слышал в Вашингтоне у Музея Авиации и Астронавтики. И на Валааме. Презирая себя, вписал и свои государственные регалии, — никто донос мой не донести до адресата не посмеет! Вскоре повторил его. Так я отсылал, и отсылал доносы. Год отсылал. Наконец, Евгений Евгеньевич Волков, сосед и приятель, — заместитель начальника: Отдела внешних сношений и строительства за рубежом ГОССТРОЯ СССР, — предупредил дружески: — Ох, дождёсси! Ох, дождёсси!…

Ничего я не дождался — ни реакции, ни санкций… Молчала Держава…

Но я не о ней, уже семидесятилетие агонизирующей «в собственной блевотине''. Я даже — не о её несчастных солдатах, давно представших пред Господом, не более её милосердным. Я — об островах, где живут счастливые люди. Их множество, таких «клочков» земли со счастливыми насельниками…

И теперь, полулёжа, в кресле самолёта, я, прикрыв глаза, грежу о них, разбросанных по миру… С Ниной были мы на «шхерных» камнях Швеция и Норвегии. Были на Капри, с его «ненатопленным теплом». Были на островах–призраках в проливе Бонифачо меж Сардинией ж Корсикой. Отдыхали у родичей Нины в Сант—Питер-Порт'е у Нормандии. Гостили у моих друзей на Шотландских Гебридах. Не раз, и не два, — круизами, по Русской Америке, — добирались до Ситки, — к сестре…

Куда только ни заносила нас с Ниной, — лучше не скажешь: «жажда дальних странствий»! Ведь 24 года — от рождения на нарах телячьего вагона под Красноярском, до нашего: с нею отъезда в Москву в зиму с 1954 на 1955 год — прожила она на глухом прииске в дебрях Тунгусского нагорья. Права не имея — и под угрозою «25–и лет каторжных работ» — зайти охотою на соболя или белку за границу её ссылочного района… Про мою, с самого младенчества, жизнь тоже сказать особо нечего. Хотя остров в ней был — Котельный. Судьба бросила меня на его чёрные скалы, чтобы спасти от смерти. Только для жизни он не годился… И был ещё «остров» на моём тюремно–лагерно–ссылочном пути, — Ишимба. Глухое зимовье в океане тайги. Надо сказать, прекрасный, сказочно прекрасный остров. Остров этот, и жизнь на нём, воспел я, — не в стихах, — в рассказах на страницах журнала «Наука и жизнь» 60–х — 80–х гг. В последнем — «Волчина»' — в № 4 за 1990 год, — о жизни вдвоём с волком моим у речки Ишимбы…

… Трижды — 120–и тонной яхтой — прошли мы сквозь все Карибы. Потому трижды жили у брата на островке Аруба, что близ северного берега Венесуэлы. Он — Нидерландский. Но принадлежит моему кузену. Вот там, на Арубе, мы поняли: все острова и островки, и, особенно, островочки, предмет постоянной заботы об их природе, экологической чистоте, незапятнанности их имени. Предмет любви и поклонения их хозяев, — будь то могущественные государства или частные владельцы. Потому цены островам, практически нет, как произведениям великих мастеров. Хотя, бывает, продают и покупают их за деньги, воистину сумасшедшие!