Наверно это сон - [20]

Вот и дверь. Он кинулся к ней, распахнул, захлопнул и, задыхаясь, остановился, полный ужаса.

Мать смотрела на него с удивлением.

— Это ты?

Сдерживая слезы, он опустил голову.

— Что случилось?

Не знаю, — хныкнул он.

Она невесело засмеялась и села.

— Иди сюда, странный ребенок. Иди. Ты весь белый.

Давид подошел и прильнул к ее груди.

— Ты дрожишь, — она гладила его по волосам.

— Я боюсь, — прошептал он.

— Все еще боишься? — произнесла она успокаивающе. — Этот сон еще преследует тебя?

— Да, — он вздрогнул от бесслезного рыдания, — и что-то еще.

— Что еще? — она взяла его руки в свою, а второй обняла его и прижала к себе. — Что? — прошептала она. Мягкое прикосновение ее губ к виску, казалось, проникало внутрь, вглубь, источая прохладу и сладость, единственное, что могло воспринять его тело. — Что еще?

— Я видел человека в ящике, как ты один раз говорила.

— Что? Ох! — ее недоумевающее лицо прояснилось. — Похороны. Боже, даруй нам жизнь. Где это было?

— За углом.

— И ты испугался?

— Да, и в коридоре темно.

— Я понимаю.

— Ты выйдешь на лестницу, если я буду кричать в следующий раз?

— Да, я буду выходить столько раз, сколько ты захочешь.

Давид прерывисто вздохнул от облегчения и благодарно поцеловал ее в щеку.

— Если я не выйду, — засмеялась она, — миссис Неррик выгонит нас. Я никогда не слышала, чтобы так топали ногами по лестнице! — она расшнуровала ему ботинки, встала и усадила его на стул. — Сиди здесь, дорогой. Сегодня пятница, и у меня много дел.

Давид посидел немного, чувствуя, как успокаивается сердце. Потом он повернулся и посмотрел в окно. Сеялся мелкий дождик, покрывая окно неровными дорожками воды. Под дождем снег во дворе начал превращаться из белого в серый. Голубой, прибитый дождем дым стремился выпрямиться к исчезал. Время от времени старый дом поскрипывал, когда ветер толкал его локтями. Рожденный за туманом и дождем, на какой-то далекой реке проревел пароходный гудок. Он оставил странную дрожь в сердце...

Пятница. Дождь. Конец занятий. Теперь он мог быть дома. Быть около мамы и ничего не делать до самого сна. Он отвернулся от окна и посмотрел на нее. Она сидела за столом и чистила свеклу. Нож входил под кожуру, и, как будто поднимали заслонку маленькой печки, — под кожурой неожиданно вспыхивало красное, а руки покрывались красными пятнами. Ее лицо, склоненное над работой, было напряжено и губы плотно сжаты. Он любил ее Он снова был счастлив.

Его взгляд бродил по кухне. Обычный беспорядок пятницы. Кастрюли на плите, очистки в раковине, каталка в муке, доска. Воздух был теплый наполненный множеством запахов. Мать поднялась, вымыла свеклу и разложила ее на доске.

— Ну вот, — сказала она, — теперь я опять могу убирать.

Она убрала со стола, вымыла посуду, выгребла мусор из раковины. Потом опустилась на четвереньки и стала мыть пол. Подтянув колени к груди, Давид наблюдал, как она терла линолеум под его стулом. Какая глубокая тень была между ее грудями! Как далеко она... Нет! Нет! Лютер! Он так смотрел! В тот вечер! Не нужно! Не нужно! Отвернись! Быстро! Посмотри на... на линолеум, как он блестит под тонкой пленкой воды.

— Теперь тебе придется сидеть, пока высохнет, — предупредила она, распрямляясь и убирая со щеки выбившиеся прядки волос. — Несколько минут, не больше, — она нагнулась, отступая и затирая тряпкой свои следы. Потом вышла в другую комнату.

Оставшись один, он снова приуныл. Его мысли вернулись к Лютеру. Опять придет сегодня вечером. Зачем? Почему он не исчезнет? Так и будут они убегать каждый четверг? Идти к Иоси? Ему снова придется играть с Анни? Он не хотел. Он не хотел больше видеть ее. Но ему придется. Как он увидел ее сегодня у кареты. Черная карета с окном. Страшно. Длинный ящик. Страшно. Подвал. Нет!

— Мама! — вскрикнул он.

— Что такое, сынок?

— Ты, что, ложишься спать?

— О, нет. Конечно, нет. Я решила причесаться немного.

— Ты скоро придешь?

— Ну да. Ты чего-нибудь хочешь?

— Да.

— Подожди секунду.

Он с нетерпением ждал, пока она появится. Она вошла спустя некоторое время, переодетая и причесанная. Постелив на ступеньки, ведущие из гостиной. чистое старое полотенце, она села.

Я не могу к тебе подойти, — улыбнулась она. — Ты на острове. Что ты хотел?

— Я забыл, — сказал он, запинаясь.

— Ну и гусь же ты!

— Пол сохнет, — объяснил он, — а я следи за ним, да?

— И я тоже должна, да? Боже, ну и тираном ты будешь, когда женишься!

На самом деле Давида не волновало, что она о нем подумает. Главное, чтобы она сидела здесь. К тому же он хотел кое о чем ее спросить, только никак не мог решиться. Это могло быть очень неприятно. Но все равно, неважно, что она ответит или что он узнает. Лишь бы около нее, в безопасности.

— Мам, ты когда-нибудь видела мертвеца?

— Ты что-то очень весел сегодня!

— Ну, скажи, — нырнув в это опасное море, он решил переплыть его, — ну, скажи, — настаивал он.

— Хорошо, — ответила она задумчиво, — двойняшек, что умерли, когда я была маленькой девочкой, я не помню. Моя бабушка была первая, кого я видела и запомнила. Мне тогда было шестнадцать.

— Отчего она умерла?

— Я не знаю. Никто не знал.

— Ну, отчего?

— Ох, до чего ты дотошный! Я думаю, была причина. Хочешь знать, что я об этом думаю?