Наверно это сон - [2]
В отличие от "романов социального протеста", где все характеры настолько определены экономической и культурной средой, что кажутся, по выражению американского автора статьи о романе — Уолтера Аллена, ее физиологическими выделениями, герои романа Рота выше своей среды. Они — носители древней культуры и всегда остаются ими. Рот удивительно тонко показывает это с помощью диалога. Когда обитатели Ист-Сайда говорят по-английски, их речь примитивна и корява. Но дома Давид и его родители говорят на идиш — и писатель передает их разговоры языком чистым и правильным, богатым и гибким, точным в передаче мыслей и эмоций. Трагедия эмигрантов, покинувших общество с традиционной культурой ради общества без устойчивой культурной традиции, вообще связана с неминуемым унижением человеческого достоинства. Комическое странно переплелось с трагическим в их образах и судьбах. Страшное — а роман этот, быть может, одна из самых страшных книг о детстве — с высоко-поэтическим.
Потому что главное в Давиде — это вовсе не круг игр и ребячьих фантазий, а его художественное постижение мира. Он сын своих родителей, плоть от их плоти; необузданность отца и нежная мечтательность матери, которая так любила австрийские романы, узнаваемы в поэтическом воображении их сына. Образ пророка Исайи, о котором реб Идл рассказывает в хедере, тревожит мальчика и превращается в образ Света: "Свет! И Исайя, и этот ангельский уголь. На его губах".
И Свет, который — сам Бог: "Яркий. Ярче, чем день. Ярче".
Наступает минута, когда он ощущает этот Свет в себе самом. Минута, когда ему больше не страшна темная лестница — потому что Свет с ним и в нем.
Еще несколько раз реальный ослепительный свет, который для мальчика как бы сливается с его представлениями о Боге, с тем, который "ярче, чем день", вспыхивает на страницах романа — то как блеск солнца на воде, то как сине-фиолетовая молния, то как короткое замыкание. В последний раз эта вспышка чуть не оказалась для Давида роковой.
И вот этот образ света, пронизавший роман, и сообщил ему то высокое поэтическое звучание, благодаря которому он качественно отличен от бесчисленных "социальных романов" Немало романов-сверстников, вызвавших некоторый шум при своем появлении, давно уже забыто. А роман Рота пережил в шестидесятые годы второе рождение. Сейчас он переиздается снова, переводится на многие языки и говорит людям нечто такое, в чем они нуждаются.
Свет, который видел маленький Давид, вероятно, никогда не угасал в сознании автора. Но после выхода книги Рот стал членом коммунистической партии, обладавшей, по его словам, "необыкновенной притягательностью для интеллигенции", особенно для нью-йоркских евреев. Может быть ему показалось, что тут свет перерабатывается в полезную энергию? Коммунизм казался панацеей от всех бед — от нищеты, невежества, безработицы и, конечно, антисемитизма. Но писатель-коммунист должен был найти другого героя "малограмотного, воинственного, твердого". Рот и нашел его: это был бывший боксер в среднем весе, потерявший руку в результате несчастного случая. Этому герою следовало, по решению Рота, прийти к мысли о необходимости вступить в профсоюз. Чтобы описать его по-настоящему, надо было отправиться на Средний Запад — герой непременно должен был быть рабочим-христианином со Среднего Запада — и изучить историю Гражданской войны в США. И тут Рот с ужасом обнаружил, что утонченный и изнеженный Юг ему куда милее, чем трудовой и прогрессивный Север. Роман о члене профсоюза так никогда и не был написан.
В 1938 году Рот женился. У него родились два сына. Он работал — техником по точным приборам, больничным санитаром, репетитором, рабочим на птицеферме. У него и самого появилась птицеферма в штате Мэн — "Водоплавающие Рота". Иногда он пытался писать. Но к профессиональному писательству не возвращался.
После разоблачения "культа личности Сталина" Рот вышел из коммунистической партии. Двадцать лет спустя, в интервью, данном "Джерузалем Пост" в Иерусалиме, он сказал:
— По вине коммунистической партии зря растратило свой талант целое поколение писателей-евреев. Едва лишь писатель создаст что-нибудь достойное, как книгу тут же объявляют "продуктом буржуазного разложения"
Партийность стала путами для его таланта. Трудно писателю бесконечно спорить с самим собой. Еврейство же, которое Рот так трагически осветил в своей книге и от которого отходил все дальше в течение всей своей жизни, стало для него в последние годы источником нового самоощущения: "В молодости все стремятся ассимилироваться, — сказал Рот, — а к старости возвращаются к еврейству"
Он дважды приезжал в Израиль, он подумывает о том, чтобы и совсем переселиться сюда, он вновь стал писать и — вновь вернулся к еврейской теме. Новый рассказ — "Землемер" — вошел в сборник "Еврейские американские писатели". Это рассказ о том, как в человеке проснулось еврейское самосознание.
Пролог
(Молю тебя, не задавай вопросов — это и есть Золотая Земля)
Маленький белый пароход "Питер Стьювезант", перевозивший иммигрантов из зловонных и тряских дешевых океанских кают к зловонным и шатким наемным квартирам Нью-Йорка, слегка покачивался у каменной набережной в тени потрепанных ненастьями бараков и новых кирпичных строений Эллис Айленда. Капитан поджидал последних служащих, рабочих и полицейских, плывущих в Манхеттен. Это был конец субботы, и пароход отправлялся в свой последний рейс. Оставшимся пришлось бы ждать до понедельника. Пароходный гудок проревел хрипло и предупреждающе.
В настоящий том библиотеки собраны лучшие произведения Нам Као и Нгуен Хонга, двух крупнейших мастеров, с именами которых неразрывно связано рождение новой литературы Социалистической Республики Вьетнам. Кроме повести «Ти Фео», фронтового дневника «В джунглях» Нам Као и романа «Воровка» Нгуен Хонга, в книге публикуются рассказы.
В каноне кэмпа Сьюзен Зонтаг поставила "Зулейку Добсон" на первое место, в списке лучших английских романов по версии газеты The Guardian она находится на сороковой позиции, в списке шедевров Modern Library – на 59-ой. Этой книгой восхищались Ивлин Во, Вирджиния Вулф, Э.М. Форстер. В 2011 году Зулейке исполнилось сто лет, и только сейчас она заговорила по-русски.
В марте 1923 года в Берлинском областном суде слушалось сенсационное дело об убийстве молодого столяра Линка. Виновными были признаны жена убитого Элли Линк и ее любовница Грета Бенде. Присяжные выслушали 600 любовных писем, написанных подругами-отравительницами. Процесс Линк и Бенде породил дискуссию в печати о порочности однополой любви и вызвал интерес психоаналитиков. Заинтересовал он и крупнейшего немецкого писателя Альфреда Дёблина, который восстановил в своей документальной книге драматическую историю Элли Линк, ее мужа и ее любовницы.
Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.
В 1980-е годы читающая публика Советского Союза была потрясена повестью «Дансинг в ставке Гитлера», напечатанной в культовом журнале советской интеллигенции «Иностранная литература».Повесть затронула тему, которая казалась каждому человеку понятной и не требующей объяснения: тему проклятия фашизму. Затронула вопрос забвения прошлого, памяти предков, прощения зла.Фабула повести проста: в одном из маленьких городов Польши, где была одна из ставок Гитлера, построили увеселительный центр с дансингом. Место на развилке дорог, народу много: доход хороший.Одно весьма смущало: на строительстве ставки работали военнопленные, и по окончании строительства их расстреляли.
Роман был написан в 1969–1972 годах и вышел в 1972 году в издательстве MacGraw-Hill; незадолго до этого он печатался также в журнале «Esquire». На русском языке публикуется впервые.Главный «фокус» (в обоих смыслах этого слова) «Просвечивающих предметов» заключается в позиции повествователя, который ведет рассказ из «потусторонности» и потому прошлое для него проницаемо. Таким образом, «мы» повествования — это тени умерших, наблюдающие земную жизнь, но не вмешивающиеся в нее.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.
В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.