Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе - [41]

в чистилище сомневаются, наступит ли конец их мукам. Они обладают Божественными добродетелями и понимают, что любят Бога, но не находят в этом никакого утешения, «потому что не могут поверить, что Бог их любит и что они могут быть достойны этой любви… И даже если душа в очищении понимает, что любит Бога и готова отдать за него тысячу жизней… это не доставит ей утешения, а, скорее, еще большее расстройство. Она так сильно любит Бога, что ничто иное не беспокоит ее… Но поскольку она видит себя такой убогой, то не может поверить, что Бог любит ее или что у Него есть причины любить ее. Она, скорее, убеждена, что к ней совершенно справедливо испытывает отвращение не только Он, но и все творение, и, исполненная боли, она видит в себе множество причин, по которым заслуживает быть оставленной Тем, Кого так сильно любит и в Ком испытывает такую большую потребность».

Ослабление сил в этом болезненном состоянии приводит еще и к тому, что душа не может, как раньше, вознести сердце и душу к Богу. Когда она молится, «это происходит с такой сухостью, без сока и силы, что она не может избавиться от ощущения, будто Бог не слышит ее и не заботится о ее молитве… И на самом деле это неподходящее время для разговора с Богом… Скорее, следует сомкнуть уста… и терпеливо переносить очищение. Бог совершает в душе эту работу, поэтому она ничего не может… ни молиться, ни исполнять с должным вниманием богослужебные действия, еще менее – отдавать свое время другим вещам и временным потребностям. И не только это. Она часто страдает от того, что отсутствует духом и предается глубокой забывчивости, так что могут пройти часы, а она не вспомнит, что она в это время делала или думала или же что делает и что хотела делать…». Это связано с тем, что и память должна очиститься от всех мыслей и познаний. Духовное отсутствие и холод происходят от большой внутренней собранности, в которой во время созерцания уничтожается также все достояние души, чтобы отвратить ее от всех склонностей к творению и всех представлений о сотворенном. В зависимости от степени созерцания это может длиться больше или меньше. Чем чище и прозрачней падает Божественный свет на душу, тем сильнее он ее затемняет, опустошает и уничтожает. «И когда душа оказывается такой опустошенной и блуждающей во тьме, ее очищает и просвещает» Божественный луч света созерцания, а она и не замечает этого принятого Божественного света. Она остается во тьме, подобно солнечному лучу, «когда он чист и не находит предмета, от которого мог бы отразиться, и остается невидимым, даже если бросает свой свет в середину комнаты. Но если этот духовный свет, которым пронизана душа, находит что-то, что он может осветить, как, например, духовное познание совершенства… или же суждение о нем, будь оно верно или ложно, его видно намного ясней и оно познается намного четче, чем до вступления во тьму. И с этой же четкостью духовная душа принимает свет, чтобы с легкостью опознать проявившееся несовершенство… Поскольку… этот духовный свет так прост, чист и универсален и не распространяется ни на какие частные умопостижения… душа с большой легкостью и универсальностью постигает все высшее и низшее, что ей предлагается… “Дух все проницает, и глубины Божии” (1 Кор 2, 10), а “мудрость по чистоте своей сквозь все проходит и проникает” (Прем 7, 24), потому что не ограничивается отдельными познаниями и отдельными склонностями. Духу, разрушенному и очищенному в отношении единичных умопостижений и склонностей, свойственно не наслаждаться и не познавать что-либо единичное, но оставаться в пустоте, темноте и мраке, тогда он может все охватить с большой готовностью…».

Таким образом, через погружение духа во тьму блаженная Ночь не преследует ничего иного, кроме «просвещения его в отношении всех вещей», она «только затем погружает его в нищету и убожество, чтобы поднять и возвысить… лишь для того отнимает у него всякое достояние и естественные склонности и опустошает его, чтобы он мог расшириться по образу Божию и почувствовать и насладиться всеми Божественными и земными вещами, в совершенной свободе духа». Поскольку естественный разум не способен познать Божественный свет, он должен быть введен во тьму с помощью созерцания. «Тьма остается до тех пор, пока того требует удаление и разрушение глубоко и давно укоренившегося поведения духа при познании…». Разрушение естественной способности познания глубоко, ужасно и исключительно болезненно. «Оно ощущается на самой глубине духа и представляется тьмой, охватившей его». Воля тоже должна быть очищена и уничтожена, а через любовное единение она должна достичь той совершенно чистой, Божественной, духовной и возвышенной любви, которая превышает любую естественную склонность, ощущение и стремление воли. «Она должна оставаться в сухости и скорби столько, сколько того требует ее продолжительный настрой в отношении естественной склонности к Божественному и человеческому». Таким образом, «она должна иссохнуть, опустошиться и совершенно освободиться в огне темного созерцания… от всех злых влияний, чтобы ее восприятие стало чистым и прозрачным, а ее уста очищены и здоровы для того, чтобы принять возвышенные, необычные прикосновения Божественной любви… Для общения с Богом душа должна обладать определенным просветленным величием, ибо это общение включает в себя в преизбытке бесконечные сокровища и блаженства, которые душа может охватить и естественным образом. Но нечистая и слабая природа не может принять их… Потому душа должна сначала стать бедной и пустой в духе… чтобы затем… отрешившись от ветхого человека, начать жить новой, блаженной жизнью в единении с Богом… Душа должна приобрести совершенно возвышенное представление и благодатное Божественное познание о всех Божественных и человеческих вещах… Она рассматривает вещи совсем другими глазами, чем раньше; разница настолько же велика, как между светом и благодатью Святого Духа и чувственным познанием, между Божественным и человеческим». Для этого необходимо освободить также и память, «способность восприятия должна стать более глубокой и более настроенной на то, чтобы оставить все вещи, хотя ей все кажется иным и непривычным, чем раньше. Эта Ночь выводит дух из его привычного и низшего образа мышления о вещах, чтобы наполнить его Божественной проницательностью. Этот процесс представляется душе настолько чуждым и отличным от любого человеческого мышления, что она совершенно выходит из себя. Иногда ей кажется, что она околдована или очарована, восхищается вещами, которые видит и слышит. Они кажутся ей совсем чужими и необычными, хотя это те же самые вещи, с которыми она встречается в повседневности».