Наука и жизнь, 2000 № 01 - [5]
Возвышенность и глубокий драматизм характерны для художественного мышления Феофана, обогатившего русскую культуру лучшими достижениями Византии. «Живопись Феофана, — отмечает глубокий знаток средневековой эстетики В. В. Бычков, — это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма. Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом».
Монументальная живопись в ее лучших образцах, ориентированная на великое и ужасное, резко контрастировала с «неземной грацией» новгородской иконописи XIV–XV веков, с ее певучей красотой линий и «звонкостью» цвета. Ясность композиций, дивное сияние полнозвучных красок, введение бытовых черточек восходят к народному искусству. Киноварный цвет определяет радостный, мажорный характер палитры. Народным чаяниям отвечал и выбор святых. Пророк Илья — громовержец, дарующий земледельцу дождь. Рыцарственный Георгий-победоносец, несущийся на белом коне, помогал воинам на поле брани и одновременно считался стражем деревенских стад. Флор и Лавр — святые коневоды, охранители лошадей землепашца. Никола — покровитель всех путешествующих и страждущих, защитник от пожаров. А торговый люд почитал Параскеву Пятницу.
Кремль (1484–1490 годы) со стороны Волхова.
Новгородская иконопись «одинакова чужда как суровой византийской созерцательности, так и преувеличенной экспрессивности готики… Ее просветленные лики, ласковые и поэтичные, ее эпическое настроение, спокойное и сосредоточенное — все это вызывает у зрителя ощущение какой-то внутренней легкости… когда все противоборствующие страсти приведены в согласие и когда возникает совсем особое чувство гармонии» (В. Н. Лазарев).
Уже тогда Новгород был крупнейшим центром книжности: узорные инициалы и заставки рукописных книг нигде не отличались таким своеобразием. Со второй половины XIII до начала XV века в книжной орнаментике господствует стиль, который называется тератологическим, то есть «чудовищным»: переплетающиеся ленты сливаются с растениями и живыми существами, образуя фантастические комбинации.
За полвека до присоединения Новгорода к Московскому государству архиепископ Евфимий предпринял парадную обстройку Владычного двора в детинце. Согласно летописи, в 1433 году он поставил «полату в дворе у себе, а дверий у ней 30: а мастера делале немечкыи, из Заморья, с новгородскыми мастеры». Это так называемая Грановитая палата, где главный большой зал перекрыт сводами на нервюрах, опирающимися на центральный столб (нервюра — выступающее ребро свода, основа его конструкции; каркас нервюры воспринимает и передает нагрузку свода на его опоры). В палате происходили торжественные приемы, здесь же заседал боярский Совет господ. Рядом возвышается «Часозвоня» Евфимия — восьмигранный столп, расширяющийся книзу, с пролетами вверху, выстроенный в качестве дозорной башни («сторожни») Владычного двора и служившая позднее для отбивания времени. На Торговой стороне по повелению Евфимия на старых фундаментах церкви Иоанна Предтечи на Опоках в 1453 году возводится новое здание, явно подражавшее прежнему храму. Церковь принадлежала богатым купцам-вощаникам — торговцам воском. Здесь разбирались все тяжбы по торговым делам, хранились контрольные эталоны мер.
Но могущественная община Великого Новгорода уже клонилась к упадку. Москва усиливала давление на вольный город, добиваясь подчинения великокняжеской власти. Иван III потребовал полной его покорности. В 1471 году в битве на реке Шелонь новгородские рати были наголову разбиты москвичами, а в 1478 году Новгород и все его земли вошли в состав русского централизованного государства. Из покоренного города в центральные области России было выслано около семи тысяч «вольных мужей» из числа крупного боярства, духовенства и купечества, а на их место переселены из Московской земли «лучшие люди гости и дети боярские». Наиболее важные документы из архива Новгорода и его вечевой колокол — символ независимости увезли в Москву. Новгородская республика пала.
Но еще долго после своего падения Великий Новгород — этот центр религиозной мысли и книжной культуры — не уступал Москве. Вплоть до страшного разгрома опричниками Ивана Грозного в 1570 году сказывалось его могущественное культурное и художественное влияние. До второй половины XVI века Москва выписывала новгородских иконописцев. Господин Великий Новгород, хотя и завоеванный в неравной борьбе, продолжал обогащать своим неувядаемым искусством Москву и московский двор…
* * *
Некоторые улички на окраине Новгорода, местами не вышедшего за пределы средневековых валов, с одноэтажными домиками и словно вросшими в землю церквами как будто переносят нас в атмосферу старого города. В серенький мартовский день, если стать на стене недалеко от Софийской звонницы, впереди голубеют бесчисленные купола храмов на Торговой стороне, справа вдали — зыбкие очертания Юрьева монастыря, слева вниз по Волхову — Антониева. Сзади тусклым золотом отсвечивает купол Софии, кажущейся вытесанной из огромного ледяного монолита. На горизонте голубеет Ильмень с Перуновой рощей на взгорье. Как нигде, в этом городе, бурная история которого канула в глубину веков, можно представить ее былинный размах, воплощенный в творческом гении народа.
