Натюрморт с яблоками - [4]

Спустя неделю Эмилия принесла в школу фотографии. Двадцать семь альбомов. Альбом представлял собой коленкоровый твердый картон в виде книжки. Раскрываешь и видишь, — на левой стороне портрет выпускника, а на правой — виньетку, где размещен весь класс с директором школы во главе и преподавателями. Дмитрию альбом не достался, попросту его альбома среди других не оказалось.

— Я, наверное, забыла дома, — сказала Эмилия. — Ну, конечно. Не огорчайся. Завтра занесу. Или, хочешь, поедем ко мне, если ты не занят.

У них в тот день намечалась консультация перед экзаменом по литературе, но Дима сказал, что свободен. И они поехали на ее старенькой «Шкоде». На этот раз женщина была не в джинсах, а в юбке. В тесной машине колени ее почти что касались приборной доски, юбка сползла, обнажая загорелые бедра. Дима пытался сосредоточить внимание на дороге впереди, куда стремительно летела машина, но Эмилия заговаривала с ним, он что-то отвечал невпопад, оборачивался к профилю ее лица и невольно секунду-другую смотрел на красивые ноги. Вскоре доехали до места. Белый домик среди тополей, крытый оранжевой черепицей. Три ступеньки. Стеклянная веранда. Просторная комната, вся увешанная фотографиями в рамах. Диван. Столик с кипой фотографий и альбомов. Эмилия внимательно поискала везде, но нужного альбома не нашла.

— Неужели я забыла напечатать? — проговорила она раздумчиво. — Точно, забыла. Надо же…

— Да вы не беспокойтесь, Эмилия Васильевна, — поспешил вставить Дмитрий. — Ничего страшного. Потом сделаете.

— Ладно, — согласилась женщина. — На днях занесу в школу.

— Ага. Ну, пойду я…

— Ты не обиделся?

— Что я, девчонка, что ли?

— А ты видел когда-нибудь, как делается фотография?

— Нет.

— Хочешь взглянуть?

— А можно?

— Идем, — Эмилия завела его в соседнюю комнату, где стоял на столе фотоувеличитель, несколько ванночек с раствором и другие разные инструменты. Пахло химикатами. Полки на стенах ломились от картонных коробочек, книг и журналов. На протянутых лесках висели для просушки негативные пленки, закрепленные бельевыми прищепками.

— Это моя лаборатория, — сказала женщина. Она отыскала негатив, вставила его в увеличитель. Опустила на окне черную штору. Комнату заполнил красный свет. И красными сделались они с Эмилией. Дима сидел рядом на стуле и наблюдал за ее действиями. Все, что она делала, было ново для него и невероятно интересно. Вскоре пинцет в руке женщины выудил из раствора бумагу.

— Ну, что, — проговорила Эмилия, — узнаешь себя?

Он потянулся, чтобы лучше разглядеть изображение на бумаге и нечаянно коснулся своей щекой ее щеки.

— Ну, ну, — пожурил его тихий нежный голос, — вздумал поцеловать меня?

— Простите… Я не хотел… — Ли-Маров почувствовал, как кровь хлынула к его лицу. Даже при красном свете фонаря наверняка была заметна краснота лица.

— Ладно, ладно, — женщина слегка рассмеялась и, промыв фотографию в воде, кинула его в раствор фиксажа. — А ты уже целовался? У тебя есть девушка?.. Ну, что молчишь? Гм, я тебя смущаю?.. Ладно, ладно, не буду… Твой портрет пусть закрепляется. Ну пойдем отсюда.

Они вышли в гостиную и Эмилия вымыла руки, поставила на газ чайник.

— Сейчас мы с тобой выпьем по чашке кофе, — сказала она.

Пока хозяйка возилась с приготовлением кофе, Дмитрий разглядывал на стенах фотографии. Проселочная дорога, степь, деревья, городская улочка, река… Портрет девочки. Много портретов женщин, мужчин, стариков. Вот еще портрет молодой женщины с полуобнаженной грудью, лицо очень знакомое, ах, это же сама Эмилия. Он почувствовал, что снова краснеет и поспешил перейти к другой фотографии с изображением трех яблок. Натюрморт заснят с нижнего ракурса, фрукты лежат на стеклянном столе, но такое впечатление, будто они парят в воздухе. Он вернулся к портрету девочки, очень земному и светлому. Растрепанные волосы, загорелые полные щеки, веселые, озорные глаза. Девочка похожа на Эмилию.

— Это моя дочь, — сказала хозяйка и достала с полки журнал «Контрапункты современной фотографии», нашла страницу, где был помещен портрет девочки. В журнале портрет выглядел еще лучше. — Я очень дорожу оценкой моего творчества профессионалами. Даже ездила по приглашению журнала в Прагу, и сам корифей Йозеф Вашку пожал мне руку, вручая памятную бронзовую медаль. Хочешь посмотреть? — Эмилия открыла картонный коробочек и подала Диме, отдающую тусклым блеском, круглую медаль. На ней был отчеканен профиль пожилого человека.

— Кто это? — спросил он.

— Мирослав Дворжак, известный чешский фотохудожник, сидел в фашистском концлагере, умер от ран в 1960 году. Это был конкурс его имени.

Эмилия поставила на столик чашки с кофе.

— То, что снимаю по школам — не ахти какое творчество, — проговорила она с грустной ноткой в голосе. — Но тоже надо делать хорошо. И в школах встречаются интересные типажи.

Они сидели рядом, их отделяло расстояние в пол-локтя. Дмитрий пил кофе, но не ощущал его вкуса, он думал о женщине, сидящей на диване так близко, улавливал ее теплое дыхание, тонкий запах духов. Отпивая машинально горячий кофе, он разглядывал пред собою на стене портреты мужчин, солидных, таинственных, умных, красивых. Кто-то из них несомненно был мужем Эмилии. И от этой мысли, женщина рядом казалась Дмитрию совершенно недосягаемой, как утренняя звезда на небе — Венера. Потом он ушел.