Natura bestiarum - [68]

— Ты видишь это? — шепнул Бруно уже едва различимо; Курт не ответил — ответ был не нужен.

Глаза Хагнера, прежде светло-серые, потемнели, и расширившиеся зрачки сейчас отражали свет слабого пламени, точно крохотные зеркальца, напитавшиеся багровым. Едва явившаяся усмешка слетела с его губ, и мгновение тот сидел недвижимо, глядя прямо перед собой и не произнося ни звука.

— Господи… — выдавил парнишка, наконец, вздрогнув, и откинулся к стене, ударившись в нее затылком и зажмурившись. — Почему сегодня так… быстро…

— Началось, — впервые за последние полчаса разомкнула губы Амалия и прерывисто выдохнула, спрятав лицо в ладонях. — Боже мой, почему это происходит именно с ним!

Курт снова промолчал, не зная, чего сейчас хочется больше — отступить назад, подальше от творящегося перед ним существа, или шагнуть вперед, чтобы увидеть подробности никогда прежде не виданного действа.

Хагнер уже не говорил и не произносил вообще ни единого членораздельного звука, биясь в связующих его путах; одеяло сползло с плеч, и явственно можно было различить, что каждая мышца, каждая жилка вытянулись, словно хорошо прилаженная тетива, и по бешеной пульсации вздувшейся вены на шее ясно было, что сердце колотится с неистовой скоростью, на пределе сил человеческих. Пальцы связанных у груди рук скорчились, точно у умирающего, и веревка впилась в кожу до крови, когда он напряг руки, силясь высвободиться.

— Уверена, что выдержит? — спросил Курт, и Амалия, не глядя на него, кивнула, все так же не отнимая ладоней от лица:

— Выдержит. Я все сделала, как надо, я… Помоги нам, Боже, Спаситель наш, ради славы имени Твоего… даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей…

— Смотри, — по-прежнему неслышно выговорил помощник, тронув его за рукав, и Курт все-таки отступил чуть назад.

Глаза Хагнера теперь были открыты и смотрели в потолок — яркие, светло-коричневые, словно свежеспиленный орешник; приподнятый подбородок выдвинулся дальше вместе с верхней челюстью, и от плотно стиснутых зубов послышался отчетливый мерзкий скрип. Плечи раздались вширь, а ребра словно стали въезжать одно в другое, смыкаясь над солнечным сплетением; скрюченные пальцы уже покрылись мелкими бурыми шерстинками, укоротившись вдвое и раздувшись, и настоящие звериные когти вцепились в кожу на груди, сдирая ее клочьями. Сухой хруст суставов и костей слышался в тихой комнате явственно, словно кто-то мял в руках хворост, и неведомая сила переламывала, перемалывала человеческое тело, кроя его по-своему. Кожа на выгнувшейся спине лопалась, в тот же миг зарастая новой, и на глазах, за мгновения, покрываясь все более густой, жесткой шерстью. Лицо уже не было лицом — это была морда зверя, уже вытянулись клыки — те самые, неправдоподобные, похожие на небольшие кинжалы и выпирающие над челюстями, клыки хищника, бродящего по земле до того, как ему подобных уничтожил Потоп. Еще два мгновения тот, кто был когда-то Максом Хагнером, корчился на досках пола, натягивая веревку, и вдруг наступила тишина, в которой было слышно лишь тяжелое, сорванное, частое собачье дыхание.

— Ну, вот и все, — шепнула Амалия обессиленно.

— Около минуты, — отметил Курт. — Он сказал, что сегодня все происходит слишком быстро. Обыкновенно это дольше?

— Да, — безвыразительно отозвалась она, не глядя на него. — И мучительней.

— Ночь полной силы… Выходит, парень взрослеет. Началось все это в период полового созревания, и с возрастом сила крепнет. Все, как говорил Ян.

— Постой, — окликнул его Бруно, смотрящий на связанное существо ошарашенно. — Все это неважно, важно другое. Посмотри на него. Это…

— Я вижу, — оборвал Курт, все-таки подступив ближе, чтобы получше разглядеть.

Все это он видел в конюшне той, первой ночью — огромные лапы толще его руки, невероятно широкая грудная клетка и узкий таз, глубоко посаженные глаза, сейчас закрытые, жесткая, словно проволока, шерсть, чуть длинней на загривке; да, все это он уже видел. Вот только было одно «но».

— Это не он, — вздохнул Курт, обернувшись к Амалии. — Волк, убивший лошадей и того крестьянина — не твой сын.

Ее глаза округлились, заполнившись растерянностью и непониманием, губы приоткрылись, однако ни ответить, ни спросить что бы то ни было она не успела — внезапно, как-то разом очнувшийся зверь рявкнул, рванувшись с пола и хватанув пастью, и Курт отпрыгнул, едва не споткнувшись на ровных досках пола.

— Ах ты, зараза… — пробормотал он, скрывая запоздалый испуг, и отступил еще на шаг. — Ведь миг назад был в отрубе…

— Что вы такое сказали? — выговорила, наконец, Амалия, и он довольно неучтиво отмахнулся:

— Не сейчас.

— Я объясню, — примирительно предложил помощник, пока Курт, настороженно обходя кругом, снова приближался к зверю. Тот рычал глухо, на одной ноте, напрягшись в держащей его веревке, не пытаясь вырваться, но и не расслабляясь, и следил за его перемещениями одними глазами, не поворачивая головы. — Мы видели того волка, что был в конюшне, — продолжал помощник за его спиной. — Он был таким же — в точности; но он был больше. Намного больше. Почти вполовину. И, поверь, это не почудилось нам от неожиданности или страха — нет; это совершенно точно.