Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - [139]

Она помолчала, подавленная тяжестью воспоминаний.

   — Твоего любимого дядю, бедного Ивана Кирилловича повели в застенок в Константиновскую башню и там пытали. Да всё им, злодеям, мало было его крови, так изрубили на куски его тело. Да ещё надругались: голову на копьё воткнули. И не забудь, государь мой милый, что Ивана выдал стрельцам полковник Цыклер. Он всё Милославским хотел угодить.

— Не забуду, государыня-матушка. Дай только срок дождаться того дня, когда один на государстве сидеть буду...

Царице вновь стало хуже. Позвали доктора. Он дал ей снадобье и велел тотчас же проветрить все палаты. В день свадьбы, чтобы наполнить дворец благовониями, на жаровнях курили травами редких ароматов, добавляя благовонные составы. Многим это нравилось, но Наталья Кирилловна от благовоний часто страдала. Об этом как-то забывалось, и по праздникам всё повторялось сначала.

Так было и на сей раз, и врач первым догадался об этом. Сам обычай обкуривания палат он считал варварским, но обычай был сильнее его. А тут ещё печи, по русскому обычаю, жарко топили.

Доктор предписал лечение морозным воздухом. Тепло укутанную больную поместили в кресло и вывезли на площадку рядом с дворцовой оранжереей, откуда доносилось весёлое пение птиц. Не обошлось и без суеты. Ближники царицы оказали сопротивление доктору, объявив, что немчин чудачит. Но Пётр зыкнул на боярынь и пресёк всякие пререкания.

Однако Наталья Кирилловна ещё долго болела. Истощённый нервными потрясениями организм бурно реагировал на недостаток кислорода. Ни сама она, ни её близкие не понимали этого. Не понимали и причины её болезни. Это привело к трагическому исходу.

Глаза 38 ЦАРЬ ЧУДИТ

Чтобы, не дай Бог, матушка не раздумала, Пётр вскоре после её выздоровления уехал на Плещеево озеро, пообещав ей скоро вернуться. Но прошло немало времени, прежде чем Наталья Кирилловна получила от него первое письмо. И не похоже было, что сыночек соскучился либо чувствовал свою вину. Он думал о своих делах и ожидал от матери помощи.

Написано было письмо в духе того времени: «Вселюбезнейшей и паче живота телесного дражайшей моей матушке, государыне царице и великой княгине Наталье Кирилловне. Сынишка твой, в работе пребывающий Петрушка, благословения прошу и о твоём здравии слышать желаю. А у нас молитвами твоими здорово всё. А озеро всё вскрылось сего 20-го числа, и суда все, кроме большого корабля, в отделке. Только за канатами станет: и о том милости прошу, чтобы те канаты, по семисот сажен, из Пушкарского приказу, не мешкая, присланы были. А за ними дело станет, и житьё наше продолжится. По сём паки благословения прошу».

Что оставалось матери, как не забыть на время обо всех делах и заняться канатами, ибо от этого зависело скорое возвращение сына!

Не имея возможности самой приехать к сыну, царица Наталья зовёт его в Москву. И причина есть: Пётр должен быть на панихиде по брату Фёдору. Пётр ссылается на дела: «А что изволили мне приказывать, чтоб мне быть в Преображенском, и я быть готов, только, гей-гей, дело есть. О судах паки подтверждаю, что зело хороши. По сём благословения прошу. Твой недостойный Петрус». Он действительно был в постоянной работе. Строился переславский флот, который Пётр и его друзья заведомо называли великим. Был спущен уже третий корабль — «Стольный град Прешбург». Ожидали попутного ветра.

Работа на верфи кипела. Рубили и обрабатывали деревья, ставили новые помещения, расширяли площадку строительства и корчевали кустарник.

Даром что сами-то корабли строились потешные, на работы сгоняли крестьян со всей округи. Вначале и жилья не было, спали в сараях, вповалку. Будили их чуть свет барабаном и палками. Жили на хлебе и воде, падали от усталости, и многие умерли в те дни. Но кто об этом горевал? Пригоняли новых. Никита Зотов, заменявший писаря, слал указы во все уезды от имени великого государя царя всея великой Руси. Соседних помещиков обязывали везти на верфь корм — хлеб, птицу, мясо. Помещики, наслышанные о суровом нраве Петра, везли всё, что от них требовали. Сам Пётр был неприхотлив в еде, о деликатесах не заботился. Но иногда вместе с друзьями-иноземцами приезжал Франц Лефорт. Он привозил дорогие заморские вина, колбасу и немецкие сласти. Анна Монс пересылала с ним для Петра фрукты.

И тут начиналось настоящее веселье. В эти дни был придуман для переяславского флота и особый флаг в три полотнища: белое, синее и красное. На радостях стреляли из пушек, пугая местных жителей. Пороха не жалели, ибо Пётр любил забавы такого рода. Из сердечной склонности к своему царствующему другу эти забавы любил и Лефорт.

Возвращаясь в Москву, Лефорт передавал царице поклон от сына и успокаивающие вести: мол, дело строительства флота идёт к концу, и скоро сам царь будет в Москве.

Но, слушая эти утешительные вести, Наталья Кирилловна тревожилась ещё более. И однажды, не выдержав беспокойства, она послала на Переяславское озеро брата Льва Кирилловича.

Но не одна тревога за сына заставила царицу послать к нему своего брата. В Москве становилось неспокойно. Сама Наталья и её ближники опасались стрелецкого бунта, и одной из причин надвигающейся смуты были слухи о царе-антихристе. С Переяславского озера приходили вести, что Пётр и есть тот царь-антихрист, о котором гласило предание. Очевидцы свидетельствовали, что видели, как он спал прямо в лодке. На нём были широкие голландские штаны, ноги голые, тощие, а во рту трубка — так и спал с ней. Трубка погасла, да успела-таки прожечь кафтанец. Кто же поверит, что это был истинный царь! Ясное дело, антихрист, прикинувшийся царём! По случаю прибытия антихриста и была пальба из пушек. А тут новый слух: на озере была страшная буря, и один корабль потопило.