Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - [138]

Пётр не мог заснуть всю ночь. За окном назойливо цокали лошадиные копыта. Это боярин Мокрый тоже с саблей наголо охранял царский сон. Пётр знал об этом древнем обычае, и его колотило от злости. Евдокия тихонько стонала во сне. Тоже перемучилась, бедняжка. Впрочем, он не думал о ней. Сейчас бы броситься в сани да разогнаться по дороге в Немецкую слободу. Но матушка строго-настрого запретила отлучаться из Кремля. Ей легко запретить, да ему-то куда деваться? Выехать раньше срока на Переславское озеро? Он был на этом озере. В тех местах его именуют Плещеевым. И близко, рукой подать, менее чем на полдороге до Ярославля. Круглое, как тарелка. И довольно глубокое. Кораблям, которые он там построит, будет где разгуляться: в охвате не менее пятидесяти километров. Он, как только увидел это озеро, сразу же решил построить там флотилию. На берегу уже поставлены склады со снаряжением, и Преображенские плотники заготавливают древесину, гонят дёготь. Сказывают, снежные заносы ныне велики, надобно ещё лесорубов туда подослать.

Кому поведать о своих заботах и тревогах? Матушке ни-ни, Евдокии тем более: начнёт нюнить, испугается неведомо чего. А в Москве жить — как в рабстве. Будь его воля — дня бы не остался здесь. С этой свадьбой его словно в капкан заманили.

Что-то быстро-быстро заговорила Авдотья. Он покосился на неё. Слава Богу, во сне...

Стараясь не разбудить её, Пётр осторожно поднялся и, набросив на плечи безрукавный долгополый опашень, прошёл в матушкины покои. Скрипнула дверь, и раздался голос комнатной боярыни:

— Это ты встала, государыня-матушка?

Пётр молчал, и тут же послышались торопливые шаги, но он уже успел укрыться за матушкиной дверью.

Наталья Кирилловна тем временем тоже поднялась. Ей было душно, ночь прошла беспокойно. В голове теснились неясные тревожные думы. Но отчего? Сына она, слава Богу, женила, теперь надобно мыслить, как уберечь его от опасного лиха, как укрепить здоровьишко, да обдумать бы по-хорошему, как пособить ему в делах. Да мало ли что...

Натянув на себя душегрейку, Наталья подошла к окну, приотворила створку, и тотчас же в лицо ударила морозная струя воздуха. Она по-детски заинтересованно начала разглядывать морозные узоры на стекле. Иногда любила погадать по этим узорам. А что ныне? Ёлочки и какие-то диковинные деревья. Что, как не ярославские леса, куда летом норовит поехать Петруша! Добро, ежели дело отвлечёт его от Немецкой слободы. Да не ускакал бы туда с первой оттепелью, с него станется.

Она быстро оглянулась на звук знакомых шагов.

   — Почто рано встал, государь мой милый? Да и чело у тебя хмурое.

   — Разговор есть...

   — Али жёнушка чем не угодила?

Пётр досадливо мотнул головой.

   — Говорю: дело есть. Деньги нужны — верфь свою строить.

   — Денег дам, ежели сам туда не поедешь. Там звери дикие и люди лихие.

   — Ныне готов во всём повиноваться, матушка, лишь в делах моих не прекословь.

   — Так ужели тебе самому надобно ехать в эту глухомань?

У него в сердцах вырвалось:

   — А куда велишь ехать? Или быть на привязи у Дуньки да ходить по боярским домам, кланяться твоим боярыням? Или не видела, как тошно мне было на свадьбе? — И, помолчав, горестно вздохнул: — Век бы не было этой свадьбы!

При этих словах её словно бы повело в сторону. Она отыскала глазами кресло и опустилась в него. Попросила пить. Вокруг неё захлопотали боярыни, уложили в постель. Она произнесла:

   — Душно. Печи жарко натоплены.

Снова приоткрыли створку окна и дали царице испить можжевелевого кваса особого приготовления, который быстро приводил её в чувство. Придя в себя, она велела боярыням выйти и взяла сына за руку.

   — Тебе полегчало, матушка?

Вместо ответа она сказала:

   — Не кори меня, сынок, за свадьбу. Божья воля. Думаешь, когда я шла за твоего отца, мне слаще было?

Вижу: тебе в тягость Лопухины. Но на них мы управу найдём. А Милославские у меня и теперь камнем на шее. А Лопухины — что ж, у них зубы не те, и в твои дела они мешаться не станут. А Милославские ещё на моей свадьбе пошли против меня: не хотели, чтобы я царицей стала.

   — Это кто же?

   — А боярыня Морозова, родня первой царицы Марьи Милославской.

   — Это раскольница-то? Да какая у неё сила идти против тебя?

   — В ту пору она была в большом почёте. На моей свадьбе она должна была царское титло читать. Она же, злобесия исполнившись, и на свадьбу не пришла. Чаяла этим позор на меня навести, соединилась с моими недругами, дабы ославить меня.

   — Знаю, матушка, эта еретица злую смерть приняла за вину свою окаянную. Слыхал, что она вместе со своими подельницами заживо в земле сгнила. И поделом!

   — Одна утеха, что ей отмстилась моя обида.

Пётр опустился на колени возле кровати, поцеловал руку матери. Она поняла, что ему хотелось смягчить горечь её воспоминаний.

   — Никогда не прощай, Петруша, своих ворогов! Знай: они хоть и уймутся на короткое время, а всё ж за своё примутся. Всем было тяжко, когда раскольники пошли бунтом на патриарха. Они и стрельцов подучали противу нас, Нарышкиных.

   — Знаю.

   — Не прощай им, государь мой милый! Вся надежда, что ты отмстишь за своих родных дядей.