Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - [137]

   — Невеста-то у нас неприкрытая.

Мало кто понял, о чём она говорит: царские свадьбы не каждый год бывают.

   — Покров-то где?

Девки со всех ног кинулись к плату, покрыли им венец невесты. Сваха сложила ей руки на груди. И тотчас к невесте подошёл с благословляющим образом её отец Фёдор Лопухин. Тихонько заплакала мать невесты Евстигнея. Сама же невеста была как неживая.

Оживление внесли девки-плясухи: затопали сапожками, закружились, запели:

   — Ой, хмелюшка по выходам гуляет...

Но веселье вдруг сменилось торжественным молчанием, когда вошёл благовещенский протопоп с медным крестом и кадилом. Рядом с ним дворцовый поп кропил дорожку из красного сукна, по которой еле двигался ветхий митрополит.

Между тем юному царю возвестили, что пришло время идти за невестой. Строго следивший за соблюдением чина посажёный отец Фёдор Юрьевич Ромодановский повелительно произнёс:

   — Подите, просите царя и великого князя всея России, дабы, не мешкая, изволил идти к своему делу.

Невестина родня двинулась навстречу свадебному тысяцкому Борису Голицыну, который вёл под руку Петра. На нём были отцовские бармы, достигавшие ему едва ли не до колен, золотые ризы. Голова была не покрыта: Софья не дала ему венец Мономаха. Он долго не мог скрыть своего гнева, но перед началом свадьбы утихомирился.

Наталья Кирилловна упёрлась в сына взглядом: каков он? Но можно было понять, что Пётр помнит наказ матери. Держится он с достоинством и благосклонно смотрит на невесту. Он угадывает её волнение и готов сочувствовать ей. Долго ещё они будут мучить их? Проклятая старина! Чем она так полюбилась им? Живут в веке минувшем, как их прародители. И матушка, видно, лишь на словах считает старину бездельной помехой в делах, а сама велела справлять свадьбу по древнему чину. «Ладно, дайте только срок. Войду в силу, я все ваши обычаи ни во что не поставлю. И первым делом издам указ о запрете носить бороды, велю их постричь, дабы не смеялись над нами в Немецкой слободе».

Так думал Пётр, торопя окончание свадьбы в мыслях своих. Он был голоден, да прикоснуться к еде — боже спаси: осудят, зашипят, и матушка до смерти перепугается.

Тем временем появилась матушка. Её вёл под руку дядя Лев Кириллович, а с другой стороны совсем уже старенький Стрешнев. На ней был новый наряд. Да новый ли? Петруша вспомнил, как матушка хотела извлечь из сундуков свои наряды. Тоже, значит, ветхозаветные? Однако цвет летника ему понравился — персиковый. Всю жизнь он будет любить нежные тона и всё женственное. Какие шелковистые травы вышиты на матушкином опашне. Бисер не наш — заморский. Такой же на юбочке у Анхен... Он мотнул головой, чтобы отвести от себя эти видения. Анхен лежала больная и была недосягаема для него, нежная и бессильная...

Чтобы отогнать мысли об Анхен, Пётр стал смотреть на свою матушку. Какая она красивая и статная! Но почему она не смотрит в его сторону, за всё время свадьбы только раз и взглянула на него? Отчего такая суровинка в её глазах? Или он делает что-то не так? Пётр сделал нетерпеливое движение, пытливо посмотрел на посажёного отца князя Фёдора Юрьевича, который знает все обычаи и, верно, даст ему знак, ежели что не так. Но князь пучит глаза и глядит на поблескивающий при свете свечей оклад, потом крестится и переводит взгляд на невесту, которая сидит напротив.

Сердце Петра тоскливо сжимается. Ему здесь всё чуждо. Из груди его готова вырваться мольба: « Матушка, посмотри на меня! Мне всё здесь невмоготу. И хочется убежать!»

И вдруг в её душе будто бы отозвалась его мольба. Она ласково-ободряюще посмотрела на него, и ему показалось, что она гордится им. Но это был лишь единый миг. Матушка приблизилась к Ромодановскому, и они вместе с отцом и матерью невесты подняли образа, чтобы благословить жениха и невесту. О, скорее бы! И он поспешил ей навстречу.

Дальше было что-то, на его взгляд, несуразное. Фёдор Лопухин приблизился к невесте и трижды стегнул её по спине плетью, приговаривая:

— Ты, дочь моя, знала отцовскую плеть, передаю тебя мужу. Ныне за ослушание бить тебя этой плетью буду не я, а твой муж.

С этими словами он протянул плеть Петру. Не зная, что делать дальше, тот протянул плеть дружке. Потом их водили вокруг аналоя. Пётр шагал стремительно, словно спешил, и опережал Евдокию. Её поддерживали свахи, иначе она упала бы. Затем их осыпали льном и коноплёй. Пётр мотал головой, боялся, чтобы не запорошило глаза.

И когда он увидел, что их ведут к открытой двери, возле которой с саблей наголо стоял Никита Зотов, то обрадовался: и тому, что всё как будто кончилось, и тому, что видел Никиту. Опасаясь, как бы свадебные гости не пошли за ними, Пётр толкнул Евдокию в сенник и резко оглянулся: не повели бы его ещё дальше, в спальню. Гости смеялись, не ведая о его страхах, но, когда увидели его бешеные глаза, у них тотчас же пропал смех. Некоторые попятились назад.

И долго стояли гости кучкой в недоумении. Согласно свадебному чину они должны были после боя часов войти в царскую палату, спросить о здравии, поздравить с венчанием и узнать, совершилось ли царём и невестой «дело доброе», и если не совершилось, то прийти в другой раз. Но вспоминали бешеные глаза царя, когда он затворил перед ними дверь, и решили пойти к царице посоветоваться.