Настоящий гром - [6]

— Не волнуйся, сейчас придут. Я Витьке сказал, он всех позовет. Через полчаса в комнату ввалилась толпа ребят, все из тех, что недавно воевали. Они застенчиво здоровались. Снимали телогрейки, пальто, разматывали шарфы, складывали шапки. Потом само собой получилось, что все уселись на лавку вдоль кровати и заговорили, заговорили.

— Ты чего заболел-то? — И шмыгали носами.

— Ты выздоравливай, Вовка! Хочешь я тебе гильзу дам, настоящая! — Витька Малышев достал из кармана настоящую ружейную гильзу. Ребята галдели. Снова переживали недавнее сражение. Севка сидел немного притихший, потом сказал, вроде как хвастая:

— Ребята, а Вовке письмо пришло от отца!

Все замолчали и смотрели на Вовку. В деревне письмо было событием. Неважно, кому оно приходило — его читали и перечитывали. Если письмо радостное — вместе радовались, если горькое — как умели утешали и вместе плакали бабы. Ребята ждали, что Вовка скажет.

— Да, пришло. Отец пишет, что пока самолет чинят, он письмо написал. И еще он про зайцев рассказывает, как они на полянке прыгали. Тут все стали вспоминать, кто видел зайца, а кто лису, кто даже волка и разные случаи. Расшумелись.

— Вовка, а тебе нельзя еще много говорить, ты больной, — вставил Севка. Ребята еще немного посидели и стали прощаться. Говорили: «Выздоравливай! Не болей! Когда поправишься, снова играть будем». Последним у кровати задержался Ваня Диранков. Он помялся, а потом попросил:

— Вовка, а ты спроси у отца: со скольких лет на фронт можно, а то мамка говорит: «Мал еще». Спроси, ладно?

Новая пушка

Дед Тимофей часто бывал судьей в ребячий спорах, но тут и он ничего сказать не мог. Все стояли и слушали. Звук доносился с полигона, но что это такое, никто не знал.

— Не знаю, — говорил дед и снова прислушивался. Тиу-тиу-тиу-тиу-бух-бух-бух-бух…

— Скорострельная какая-то. Ишь, как содит часто. И это верно: засиделся фриц на земле нашей, пора гнать его, окаянного поскорее. Ребята спорили. Шумели.

— Дедушка, а если пойти посмотреть? — Спросил Севка.

— Э-э, дурень! Кто ж тебя пустит туда? Это ведь не самострел тебе, а пушка! Понимать надо! Там охрана. Часовой. «Ваш пропуск, товарищ? А Евсей Макарыч што? „Да мне бы на новую пушечку глянуть!“» — передразнил его дед. Ребята засмеялись.

— Ладно, — пообещал дед, как поеду в центр, что узнаю — расскажу. Прошло несколько дней. Вся деревня слушала новую пушку. Только и разговору было, как она стреляет, да чем стреляет, да побольше бы таких пушек сделали, чтоб фашистов скорей побить потом стали привыкать к новому звуку, и только изредка на улице какая-нибудь бабуся говорила: «Опять заговорила, родимая!» Однажды, когда Вовка с Севой сидели на лавке спиной к теплой печке и листали в который раз букварь, пришел дед Тимофей, хитро на них поглядел и сказал:

— Ну, соколики, ничего не узнали про новую пушку? Ребята молчали. Если дед так спрашивал, значит, знал что-то интересное.

— А? Не узнали? А я вот узнал! — Вдруг совсем по-мальчишечьи прихвастнул дед. — Но вам не скажу. Вам разве можно говорить — разболтаете всем на свете, а это секрет, может, военная тайна. — Дед поднял кверху палец. Вовка с Севкой даже обиделись: «То есть, как это — проболтаемся? Мы проболтаемся? Да что мы маленькие что ли?»

— Ну, и не надо! Не говори! — Обиделся Севка. — Ты сам не знаешь, а нарочно дразнишь. Тут уже обиделся дед.

— Это я то не знаю?! Это как же не знаю? Я знаю! Только вы молчок. Вот ездила Захаровна в город, а там ее кумы сын приезжал на побывку после ранения. Он и сказал. Это, говорит, новое орудие чудесное. «Катюша», говорит, его зовут. Чем стреляет, никто не знает, а только, когда в темноте даст залп, то будто головешки летят со свистом. А немцы, говорит, боятся его хуже всего на свете. После залпа, говорит, как будто плугом землю перепахало.

— Дедушка, а почему «Катюша»? — Спросил Вовка. — Чудно, такая сильная пушка, а имя девчачье.

— Ну, и что девчачье? Это только вы с девчонками не играете. Видать, так надо. Раз русский боец окрестил, значит, так надо. Имя самое русское, подходящее. И поет она весело! Да вот, послушай!..

Далеко Москва

Что-то случилось. Это было ясно. На улице много народа. Все спешат к сельсовету. Вовка с Севкой тоже заторопились. Солнце за морозной дымкой было мутным, зато снег — ярким-ярким. Глаза слезились и закрывались сами собой. В это время ноги начинали буксовать в сугробе, но ребята добрались очень быстро. Около сельсовета полно народу — вся деревня, старики, бабы. Дед Тимофей притопывал, как молодой, и хлопал по мягкой тулупной спине соседа.

— Ну, как мы им, а? Во! То-то! Эх, мне бы годков двадцать сбросить, я бы сам пошел с немчурой побалакать.

— Дедушка, дедушка, — затараторили ребята, — что случилось?

— А вы-то откуда взялись? — весело спросил дед Тимофей. — Эх, ребятки! Праздник сегодня! Большой праздник! Дали фашисту прикурить как следует под Москвой. Да сейчас сами услышите. На высоком крыльце сельсовета появилась женщина с листом бумаги в руках. Все замолчали.

— Товарищи, я поздравляю всех вас с замечательной победой. Вот что передали по радио: «От Советского Информбюро. В течение прошедших суток наши войска вели наступательные бои на всех фронтах. С целью быстрейшего разгрома врага в районе…» Дальше Вовка уже плохо понимал. Он внимательно слушал, но в голове крутились совсем другие мысли. Он стал вспоминать папу. Как они собирались в зоопарк кататься на пони, и когда они стояли в дверях, объявили по радио: «Война». Мама заплакала, а папа сказал: «Ну, вот, сынок, теперь зоопарк придется отложить до победы, ясно?!» «… было освобождено более восьмидесяти населенных пунктов. За восемь дней наступления войска Юго-Западного фронта захватили 320 орудий, 319 пулеметов, 907 машин, 1260 лошадей и много других трофеев…» женщина кончила читать. Сразу начался шум. Все поздравляли друг друга, целовались, плакали. Какая-то тетенька обхватила Вовку, поцеловала и запричитала: «Москвичик ты, миленький, поздравляю…» потом подбежала мама. Глаза заплаканные веселые. Целовала Вовку и Севу. Поздравляла дедушку. Долго люди не расходились. Обсуждали и перечитывали радостную сводку. Вспоминали тех, кто на фронте — от кого писем нет давно, а кто пишет… маму и Вовку поздравляли особенно, как будто это они отбили немцев. А дед все повторял: