Настоящий гром - [5]

— Ну, дедушка, ну! Дед очнулся, нашел начало и начал бодро: «Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! — Дед крякнул и продолжал: — Наконец выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину…» дальше все было заштриховано чернилом.

— Видишь, — показал дед, — тут цензура повычеркала, чтобы не писали чего не надо, а то вдруг письмо к немцам попадет — нельзя. «…пишу вам, родные мои, весточку. У нас морозы страшные. Деревья трещат. А мы радуемся. Эта погода не для фрица. Пусть знает русскую зиму. Я рад, что вы там хорошо устроились, что у вас теплая изба и дров много. Анечка…» Дед крякнул и почесал в затылке. Потом снял очки.

— Ну, дедушка, — начал было Вовка.

— Погоди, парень, погоди. Больно почерк у твоего отца мелкий, глаза устали.

— Он сидел и думал о чем-то, а Вовке не терпелось. Ему не трудно было уже смотреть во все глаза. Жар упал. Только была во всем теле слабость и лень. Он сообразил, что лежит у Севки дома, значит, он здесь заболел после игры и так остался. А где же мама спала?? Дед и Севка, наверное, на печке, а где же мама? Глаза у Вовки сами собой закрылись, и только мелькало письмо. Большое четырехугольное с бойцом на конверте — «Смерть немецким оккупантам!» письмо стало самолетом. Летело и летело… Вовка спал. Дед сложил листки. Положил конверт на середину стола. Потом обернулся к Севке:

— Одевайся. Пойдем-ка ихнее барахло (он указал на Вовку) в нашу избу перетащим. Нечего зря дрова тратить на две хат, — добавил он сердито, хотя Севка и так понимал, что дед не сердится ни на кого, а просто ему досадно, что он сразу не догадался этого сделать.

— Ура! — прокричал потихоньку Севка. — Пошли! Пошли!

— А придет Борисовна, и все тут. Есть, как есть. А то ее ведь не уговоришь, — рассуждал дед вслух. — Пошли.

Выздоровление

Когда Вовка проснулся, был вечер. В комнате горела керосиновая лампа. У стола сидела мама. Напротив — дед Тимофей и Севка. Они тихо говорили.

— Мама, — протянул Вовка. Анна Борисовна вскочила и подбежала к постели.

— Вова, Вовочка! Ты знаешь, письмо от папы пришло!

— Я уже знаю, — ответил Вовка тоном взрослого, только дедушка не до конца мне прочитал. Прочти, пожалуйста, от начала до конца. — Мама взяла письмо и начала читать, наверное, в сотый раз. Сначала все было знакомое, но все равно интересно. Вовка будто слышал, как отец говорит: «Дорогие мои, любимые, Анечка и Вовик! Наконец, выдалась минутка свободная, пока чинят нашу машину…»

— Знаю, знаю, — вставил Вовка весело, — дальше будет цензура. Анна Борисовна засмеялась:

— Правильно! Дальше цензура! А вот и для тебя, слушай! «…а вчера я вышел из землянки и увидел двух зайцев. Они гоняли по полянке, как будто нет никакой войны. Было тихо, и мне показалось, что воскресенье и мы в родном подмосковном лесу. Зайцы бегали, бегали, а я стоял, чтобы их не спугнуть. Потом они вдруг остановились. Посмотрели в мою сторону — наверное, я переступил с ноги на ногу, и снег захрустел. Зайцы замерли, а потом задали такого стрекача! Прямо в лес! Вовик, ты, пожалуйста, не огорчай маму, слушайся и не простужайся!» Мама остановилась. Посмотрела на Вовку, и ему стало не по себе. Захотелось спрятаться под одеяло, чтобы мама так не смотрела на него.

— Вот, что я теперь напишу папе? Вовка внимательно посмотрел на свою маму и тихо сказал:

— Ты ему не пиши, пожалуйста, что я простудился, — ведь, когда письмо пришло, я уже почти выздоровел.

Все засмеялись.

— Ладно, — сказал дед Тимофей, — с кем не бывает. Чего парня корить… попей-ка молочка козьего. Это лекарство самое первое! От него сразу лучше становится.

— Мам, а ты когда будешь папе ответ писать? Напиши сейчас, а завтра утром отправишь, и папа быстрей письмо получит.

— Ладно. Сейчас и напишем. Письмо в этот вечер писали долго. Сначала мама сама. Потом диктовал Вовка про военную игру, а Севка добавлял, как они строили крепость, как потом сражались в этой крепости и как под конец повесили Гитлера.

— Мама, а ты не забыла спросить у папы, сколько он самолетов немецких сбил? — вдруг спросил Вовка.

— Этого все равно нельзя писать, сынок. Это военная тайна. Потом добавлял дед Тимофей, потом опять писала мама и под конец потихоньку плакала. Вовка смотрел на маму, смотрел и думал, что не надо ничего говорить, потому что иногда, когда мама плачет, не надо ее жалеть.

Гости

Вовка выздоравливал очень быстро. Однажды утром он открыл глаза и увидел в комнате одного Севку. Севка важничал — его одного оставили с больным и велели за ним ухаживать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Вовку взрослым голосом. — Мы сегодня с тобой одни, — добавил он весело, — дед и мама ушли. Завтракать тебе велели и температуру померить.

Когда все процедуры кончились, Севка положил градусник на полочку под фотографиями, там были отец и мать, и дед Тимофей молодой в кавалерийке со звездой, и еще дед с бабушкой, и еще разные-разные пожелтевшие и очень черные фото. Севка стоял перед небольшой рамкой, заполненной лицами. Стоял долго. Потом обернулся к Вовке:

— Тебе не скучно? Хочешь, я за ребятами сбегаю? — Вовка обрадовался. — Ну, тогда полежи, а я мигом. С постели ноги не спускай, ладно? А то узнают — мне попадет. — И Севка выскочил из избы, будто за ним гнались. Минут через десять он вернулся один, запыхавшийся. Вовка смотрел на него вопросительно.