Настоящий джентльмен. Часть 1 - [14]

Квартира наша была на первом этаже, с улицы три ступеньки вели на балкончик, за ним — вход в кухню. Справа от ступенек располагалось патио — крытая плиткой площадка 6 на 6 метров. На ней развешивали белье на просушку, а вечером в жаркую погоду можно было выставить стол и ужинать «аль фреско», на свежем воздухе.

Мы с Ринатом приспособили патио под футбольную площадку и играли составом один на один. Как-то в начале марта в разгар матча (Ринат вел со счетом 5:4) на патио появился незнакомый господин в светлом драповом пальто. Лицо его светилось золотистым загаром, какой бывает только в горах.

— Сева! — воскликнул он. — Что ты тут делаешь?

Я вспомнил его. Леонид Фейгин, один из братьев-спортсменов, известных на Невском. Его брат Фима был первым подпольным питерским культуристом, за что получил прозвище «еврейский богатырь».

Леня был его противоположностью — высокий, худощавый, гибкий. Выпускник института Лесгафта, мастер спорта по легкой атлетике, прыгун в высоту. Оба брата были «штатниками», увлекались всем американским, любили джаз и знали джазменов. Меня, в том числе.

На шум вышла Галочка. Оказалось, что они тоже знакомы. Леонид преподавал английский на вечернем отделении института Герцена, и, хоть Галя училась на французском отделении, острый глаз любителя дамской красоты не мог не отметить для себя ее существование.

Леонид, Леня, возвращался с лыжного курорта в Италии и заехал в Рим, чтобы повидаться с мамой. Мать ехала в Америку к Фиме и, по странному совпадению, жила в нашем доме, только в другом подъезде.

Вскоре пришла и мама, с которой мы уже успели познакомиться. Она любила играть с Ринатом в карты, в «дурака», и очень искусно ему проигрывала. Тут началось коллективное чаепитие, в ход пошли семейные запасы конфет, шоколадок и печенья «Накося, выкуси!», шутки, смех.

— А как у тебя с английским? — спросил Леня.

Я ответил, что есть диплом переводчика (двухгодичные заочные курсы иняза в Москве) плюс работа гидом в ленинградском «Интуристе», где я тоже учился три месяца.

— Так давай к нам! — сказал он с жаром.

— Куда «к вам»?

Леня рассказал, что два года назад уехал в Израиль, но там ему не понравилось. Из объявлений в русской прессе он узнал, что Русской службе Би-би-си требуются люди, подал заявление, сдал экзамены, прошел собеседование и теперь уже больше года живет и работает в Лондоне, на Би-би-си, и ведет джазовую передачу под псевдонимом Алексей Леонидов.

Наутро он уехал, обещав посодействовать. Я был в сомнении. Политикой я никогда не занимался, мне это было неинтересно. «Голоса», конечно, слушал, но интересовался в основном музыкой. Наши документы уже оформляли на Канаду, мы должны были ехать в Эдмонтон. Столица провинции Альберта, почти миллион жителей. Климат северный, привычный. «И что ты там собираешься делать? — резонно спросила Галочка. — Буксиры по реке водить?»

Она как всегда была права. Штурманом в последний раз я работал более двенадцати лет назад. За это время забыл, что раньше знал, и не узнал ничего нового по профессии. Ситуация напоминала нехороший сон, в котором ты выдаешь себя за кого-то другого.

Леонид действовал энергично. Из Лондона, с Би-би-си, в римский институт английского языка пришел запрос на сдачу экзамена, о чем меня уведомили письмом.

Среди наших одиннадцати чемоданов был один маленький чемоданчик на 4 кило. Переносная пишущая машинка «Эрика», производства ГДР (Дрезден). Вещь знаковая, в свое время чуть ли не символ самиздата. Я увидел ее в магазине по случаю и купил, благо перед отъездом были лишние деньги.

В чемоданчике лежали две аккуратные немецкие кисточки-щеточки и руководство по пользованию со словами, напечатанными на этой машинке в отделе контроля качества: «Эта пишущая машинка изготовлена специалистами из доброкачественного материала с применением современных методов работы. Перед выходом с завода машина была тщательно проверена во всех деталях и функционировании».

Почти все мои письма из итальянской эмиграции напечатаны на этой «Эрике». Галочка считала, что я выпендриваюсь, но мне нравился сам процесс изготовления печатного текста, в котором отдельные куски можно выделять красным цветом, переключая положение ленты.

— Давай, — сказала Галочка, — поезжай в Рим сдавать экзамен.

Как ни странно, в моем решении немалую роль сыграла «Эрика». Я представил, как сяду в свой автомобиль, положу печатную машинку на сиденье, приеду на экзамен и сделаю перевод без словаря, да еще отпечатанный без орфографических ошибок. Тщеславие в чистом виде.

В Рим на «жучке» я ездил довольно часто — вечерами в «Паскуино», рано утром в воскресенье — на «Американо». Если встать пораньше и урвать на рынке место получше, то удавалось встать на бойком углу и торговать прямо из машины. Я открывал багажник, то есть капот впереди, где были разложены товары. При первой опасности (например, рейд полиции) я закрывал капот одним движением и делал невинное лицо.

При въезде в город попадались дорожные указатели с надписью Senso unico. Тут словарь не нужен. Senso — это тот же английский sense («смысл, чувство, ощущение»), а unico — это unique («уникальный, необыкновенный»).