Настоящий джентльмен. Часть 1 - [115]

Вопрос — что записывать? Процесс сочинения у Бориса идет непрерывно, как сама жизнь, можно сказать, что для БГ он и есть жизнь. Родившиеся песни он потихоньку выпускал в свет — сначала на домашних посиделках с друзьями, внимательно следя за произведенным впечатлением. Так получилось, что в нашей садовой квартирке в Кэмдене Борис появлялся в каждый свой приезд в Лондон, охотно пел новое.

Помню, в детстве в нашем дворе на всякое критическое замечание тебе горячо возражали — а ты так можешь? Слушая Бориса, я примерял к себе этот дворовый принцип и часто приходил к выводу — нет, так я точно не могу. В каждом альбоме непременно были две или три песни с неожиданными образами, заставлявшими встрепенуться.

Черный ветер гудит над мостами,

Черной гарью покрыта земля.

Незнакомые смотрят волками,

И один из них, может быть, я.

Моя жизнь дребезжит, как дрезина,

А могла бы лететь мотыльком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Не корите меня за ухарство,

Не стыдите разбитым лицом.

Я хотел бы венчаться на царство

Или просто ходить под венцом.

Но не купишь судьбы в магазине,

Не прижжешь ей хвоста угольком;

Моя смерть ездит в черной машине

С голубым огоньком.

Полная картина нравов: тут и незнакомые, которые смотрят волками, и ухарство с разбитым лицом, и привычный с детства садизм прижигания хвоста угольком, и смерть в черной машине с голубым огоньком — и все это на фоне прозрачной переливчатой мелодии. Все отлично, живем дальше, покуда живы.

Или вот, гениальное:

Не успели все разлить, а полжизни за кормою,

И ни с лупой, ни с ружьем не найти ее следы;

Самый быстрый самолет не успеет за тобою,

А куда деваться мне — я люблю быть там, где ты.

Эти полжизни за кормою, следы которой не найдет ни исследователь с лупой, ни охотник с ружьем, исчезнувшей неожиданно, как только все разлили, — это то, что повторяется и будет повторяться у каждого поколения, пока живо российское застолье и постелье (тоже формула БГ).

А вот признание в любви к Отечеству на языке, который в Отечестве не поймут:

Ох, Самара, сестра моя,

Кострома, мон амур…

Исследователи загадочной русской души не раз отмечали способность резкого перехода от душевной нежности к звериной злобе, особенно по пьяни:

У меня есть две фазы, мама,

Моя родина — русский эфир;

Когда я трезв, я Муму и Герасим, мама,

А так я Война и Мир.

Еще мне нравится сказочное:

Ой ты, фикус мой, фикус, фикус религиозный!

Что стоишь одиноко возле края земли?

Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,

Затупили все шашки и домой побрели.

До БГ таких слов мы не знали, а теперь знаем. Он нам их открыл.

За этими словами — образы, они живут в душе, подвигая всех незаметно, как огромный ледник, только не вниз, а вверх.