Настоящая любовь - [33]

Он кивнул, и я махнула рукой официантке.

– Самое дорогое пиво из вашего меню, – галантно обратилась я к ней. Сэм засмеялся.

– Это довольно густое и крепкое пиво, вы уверены, что хотите его? – спросила она.

Я посмотрела на Сэма. Он вскинул руки, словно говоря: «Тебе решать».

– Отлично, – сказала я официантке.

Она ушла, а я повернулась к нему. Минуту мы оба молчали, не зная, что еще сказать.

– Какую песню тебе больше всего нравится играть? – спросила я. Это был дурацкий вопрос, я поняла это после того, как задала его.

– На фортепиано?

– Разумеется.

– А что ты хочешь услышать? – спросил он.

Я засмеялась:

– Я не имею в виду сейчас. Здесь нет пианино.

– Ерунда. Мы играли «Собачий вальс» прямо на столе.

Я рассмеялась, ход был за мной, но я вдруг оказалась в затруднительном положении, вспоминая, какие песни играют на пианино.

– Как насчет «Пианиста»?[10]

Сэм состроил гримасу.

– Немного шумно, ты так не думаешь?

– Ничего другого мне в голову не пришло.

– Ладно, ладно, – сказал он. – На самом деле, неплохой выбор, потому что вначале там есть симпатичный фрагмент в своеобразном стиле, с ним можно пустить пыль в глаза.

Он выпрямился и засучил рукава, как будто собирался сыграть на настоящем инструменте. Смахнув салфетку, он схватился за мой бокал.

– Вы не могли бы убрать это с моего пути, мисс? – сказал он.

– Разумеется, сэр, – сказала я.

Он сплел пальцы и вытянул их вперед.

– Ты готова? – спросил он меня.

– Я всегда готова.

Он театрально кивнул, и его пальцы забегали так, словно он играл, сидя за настоящим пианино. Я смотрела, как его пальцы скользят по несуществующим клавишам. Он был так уверен в себе, делая вид, что играет, что я почти поверила этому.

– Извини, – сказал он, продолжая играть, – но мне кажется, что как раз теперь должна заиграть губная гармоника.

– Что? Я не умею играть на губной гармонике.

– Уверен, у тебя получится.

– Я не знаю, с чего начать.

– Ты должна понять, как музыканты держат губную гармонику. Полагаю, за свою жизнь ты видела по крайней мере один джаз-банд, играющий блюз.

– Думаю, наверняка.

Он продолжал играть, по-прежнему опустив голову и не сводя глаз с воображаемых клавиш. Публика поглядывала на нас. Ему было все равно. И мне тоже.

– Давай послушаем ее.

Удивляясь самой себе, я попробовала. Поднеся руки ко рту так, словно держала ими губную гармонику, я провела ртом по щели между ними.

– Медленнее, – сказал Сэм. – Ты – не Нейл Янг[11].

Рассмеявшись, я на минуту остановилась.

– Я даже не знаю, что я делаю!

– Ты все делаешь замечательно! Не останавливайся.

Итак, я продолжила играть.

– Отлично, подожди минутку, в этой части гармоника молчит.

Я опустила свою воображаемую гармонику, а он продолжал играть. Могу сказать, что он сыграл всю песню, не пропустив ни одной ноты. Я наблюдала за тем, как легко он играет, казалось, его пальцы двигались в предвкушении того, что клавиши издадут чудесный звук. Хотя никакого звука не было слышно.

– Давай! – сказал он. – Вступает гармоника. Теперь твоя очередь.

– Да что ты? Я не знала, – сказала я, в отчаянии поднося руки к лицу и серьезно принимаясь за дело.

А потом Сэм заиграл медленнее, и я догадалась, что песня заканчивается. Опустив руки, я смотрела, как он доигрывает последние аккорды. А потом он замер и посмотрел на меня.

– Следующая просьба?

– Поужинаешь со мной? – спросила я. Эти слова просто слетели с моих губ. Мне хотелось еще поговорить с ним, провести с ним побольше времени, узнать о нем. Мне хотелось большего. – Мы можем поесть здесь или где-нибудь поблизости, если тебе хочется чего-нибудь особенного.

– Эмма… – проговорил он серьезно.

– Да?

– Не съесть ли нам буррито?[12]

* * *

Ресторан мексиканской кухни «Dos Takos» был освещен в оранжевых и желтых полутонах, в отличие от яркого голубого света в баре. Но он все равно был замечательный. И я по-прежнему считала себя красивой.

Даже когда впилась зубами в гигантскую жареную лепешку с мясной начинкой.

– Если бы я до конца жизни мог питаться мексиканской пищей, я был бы счастлив, – сказал Сэм. – Совершенно счастлив.

Я хотела сказать ему, что вкус этого буррито не имеет ничего общего с настоящей мексиканской пищей. Я хотела рассказать ему о том, как мы с Джессом провели три недели в Мехико, где отыскали крохотный ресторанчик, в котором нам подавали изумительный мексиканский фаршированный перец.

Но мне не хотелось говорить о прошлом.

– Я бы не возражала, – сказала я. – Ничуть. – Я протянула руку и одновременно с Сэмом потянула за салфетку из стоявшей перед нами корзинки.

На секунду наши руки соприкоснулись, и мне понравилось ощущение его руки поверх моей. – Похоже, именно так и происходит на свидании, – подумала я. – Похоже, это нормально.

– Но если говорить о десерте, – сказал Сэм, – не знаю, стал бы я есть мексиканский десерт до конца жизни. Французский, может быть, эклеры и заварной крем. Итальянский тоже может быть интересен, тирамису и джелато.

– Не знаю, – сказала я. – Индийские десерты просто невероятны. Там так много сливок и орехов. Или что-нибудь вроде рисового пудинга и фисташкового мороженого. Я, наверное, предпочла бы это.

– Круто, звучит заманчиво.