Настоящая любовь - [23]

Марджед жалела мальчика и восхищалась им, следовала за ним повсюду, бранила и подкармливала его — всякий раз половину он уносил домой матери.

Марджед любила его. Боготворила и любила. Той любовью, какой один ребенок любит другого.

Жизнь повернулась так, что его вырвали из неописуемой бедности и окунули в невообразимое богатство. Его забрали у нее. Она радовалась за него и плакала из-за себя. Она находила ему оправдание, когда он не писал домой и не приезжал на каникулы, — даже когда пошли слухи, будто он не пишет и собственной матери. Она всегда находила причины, весомые причины, почему он так поступал. Она продолжала любить его.

Ее любовь к нему расцвела удивительно быстро и в то же время крайне болезненно. Когда он наконец вернулся домой, повзрослевший, невероятно красивый, волшебным образом преобразившийся за шесть лет пребывания в Англии, это была уже любовь женщины к мужчине.

Боль той любви никогда не покидала ее. Боль любви и предательства. Как это неправильно, думала Марджед, считать чувства шестнадцатилетних детской любовью, не такой серьезной, как настоящая любовь, если она вообще существует. Марджед любила мужа. И когда потеряла его, горевала безмерно. В ее душе всегда сохранятся любовь и чувство утраты. Но эти любовь и горе принесли ей не такую боль, как первая любовь и первое страдание.

Эта мысль, родившаяся у нее в сознании посреди отцовской проповеди, удивила и в то же время встревожила Марджед. Но это была правда, она знала. Бессмысленно отрицать. Это была правда.

А предмет ее первой любви сидел молча и важно рядом с ней. Она любила его с пятилетнего возраста, пока ей не исполнилось шестнадцать. Она горевала по нему несколько лет. И вот уже два года ненавидит его. Ненависть пришла в его отсутствие, но теперь, когда он здесь, она усилилась во много раз.

«Герейнт. Ах, Герейнт, как ты мог так измениться?» Интересно, какой урон причинили овцы. Жаль, что еще слишком рано для цветов, тогда вреда от животных было бы больше. Впрочем, Марджед не хотела прибегать к разрушениям или жестокости. Ей нужно было всего лишь досадить. Она надеялась, что доставила ему неприятность. Она надеялась, что в ближайшие дни неприятностей станет больше.

После службы преподобный Ллуид задержал Герейнта разговором на крыльце, к ним присоединился Ниниан Вильямс. Все остальные стояли группками на улице, как было заведено, хотя Герейнту показалось, что на этот раз болтают тише и не так бойко, как раньше. А еще он отметил, что все избегают смотреть в его сторону, словно боятся встретиться с ним взглядом.

Зря он сюда пришел. Надеялся своим появлением в часовне продемонстрировать свою добрую волю, желание влиться в жизнь деревни, хотя знал, что его странное прошлое, как и теперешнее положение, всегда будет отдалять его от жителей Глиндери. Но он все-таки надеялся установить с ними дружеские отношения, такие же как с арендаторами в его английских поместьях.

Будет нелегко. И наверное, он сделал ошибку, что пришел сегодня, слишком мало времени прошло после его возвращения. Алед не погрешил против истины, когда рассказывал ему о том, что здесь творится. Герейнт потратил два дня, чтобы разобраться в делах. Оказалось, за последние пять лет арендная плата резко возросла без всякой на то причины. Мэтью Харли, управляющий, объяснил, что в Уэльсе слишком много свободных фермеров и слишком мало ферм. Поэтому если кто-нибудь не может платить ренту, то всегда на его место найдется другой желающий, способный выложить нужную сумму.

Герейнту показалось, что это недостаточная причина для повышения ренты. Скорее, это алчность.

Он также выяснил еще одно обстоятельство, и ему стало стыдно, что он не узнал об этом раньше. Оказалось, он владел приходом Глиндери, поэтому вся церковная десятина шла ему в карман. Его судебный пристав заработал громкую репутацию, собирая неслыханные подати. Видимо, Брин Джонс служил предметом зависти всех землевладельцев в округе. Для Герейнта было ясно одно: получалось, что он взимал двойную ренту. Церковная десятина была первоначально введена для поддержания церкви, разве не так? Однако почти все жители Глиндери и окружающих деревню ферм посещали часовню и почти никто не ходил в англиканскую церковь, а граф Уиверн тем не менее получал десятину.

Что-то здесь не так. Можно было бы предположить, что это какое-то недоразумение, если бы все не было так серьезно.

Граф Уиверн был членом опекунского совета, ведавшего ремонтом дорог на его земле и имевшего право устанавливать заставы. С тех пор как Герейнт унаследовал титул, этим занималась компания, которая неплохо справлялась с ремонтом дорог и сбором пошлины.

Что до браконьерства, то оно в Тегфане до сих пор наказывалось ссылкой на каторгу. Господскую дичь до сих пор охраняли несколько егерей, которые все так же, как и в старину, расставляли ловушки на людей. Запруда на реке, протекавшей через парк, до сих пор задерживала всю рыбу, предназначавшуюся только для стола графа, который редко появлялся в поместье, но и в этом случае он всего лишь человек, и, следовательно, обладал одним-единственным желудком.