Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [84]

«Бесчисленное количество раз я проходил мимо дома Ипатьева в надежде увидеть узников хотя бы мельком, но все было напрасно. Лишь однажды я увидел, как женская рука отворила одно из верхних окон, и предположил, что это, должно быть, верная горничная Императрицы[Анна Степановна Демидова]».

По прошествии двух месяцев с того дня, как доктор Боткин обратился к большевикам с прошением, Императора, Императрицу, детей и слуг, в том числе и самого доктора, расстреляли. Им было сказано, что их отвезут в более безопасное место. Ранним утром 17 июля 1918 года узники спустились в подвал дома. Солдаты сказали, что будут их фотографировать[356], и велели встать вдоль стены. Расстрел длился двадцать минут: пули не могли пробить корсеты Великих Княжон из-за зашитых в них драгоценностей и отскакивали рикошетом[357].

Сидней Гиббс стал учителем царских детей в 1908 году. Это был высокий мужчина тридцати двух лет, всегда тщательно причесанный, с гладкой смуглой кожей. Уголки его полных губ были слегка опущены, что становилось особенно заметно, когда лицо Гиббса принимало печальное или суровое выражение. Позируя фотографу, он, вероятно из-за свойственного ему тщеславия[358], поворачивал голову вправо. Серые глаза его смотрели пристально, а взгляд был не лишен романтичности.

Присущее Гиббсу высокомерие[359] проявлялось в несколько чопорной манере держать себя. На одной из фотографий, сделанной приблизительно в 1911 году, Цесаревич Алексей, Гиббс и два других учителя наслаждаются ланчем на открытом воздухе. Оба учителя так же, как и Гиббс, безукоризненно одеты, однако их позы совершенно естественны и расслабленны, чего нельзя сказать о Гиббсе. Он сидит, выпрямившись, положив руки на колени, и напряженно смотрит в объектив.

Сидней Гиббс являл собой воплощение сдержанности, подобно Сомсу Форсайту, герою «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси. На жизнерадостных людей Сомс смотрел с мрачным скептицизмом[360]: он считал, что их поведение идет вразрез с общепринятыми нормами. Обаяние, которым он обладал благодаря приятной внешности и манерам, терялось из-за его несуразных попыток во что бы то ни стало следовать правилам приличия. Впрочем, внешне сдержанный Гиббс совершенно не был бесчувственным человеком. Кроме того, у Гиббса была еще одна характерная черта, которая роднила его с Сомсом Форсайтом: все, что было связано с чувственно-эмоциональной и духовной стороной жизни, имело для него свой тайный смысл. Он опрометчиво доверял обманщицам-гадалкам и предсказателям, верил в сны и то, что называл «знаками свыше». Когда Гиббс прибыл в Россию в 1901 году, он состоял в переписке с госпожой Селестой, известной спиритисткой того времени.

По прошествии нескольких лет Гиббс вспоминал о приглашении во дворец как о чем-то мистическом. Гиббс говорил, что у него было видение, в котором он получал письмо из дворца. Сорок лет спустя он дал интервью, в котором привел несколько удивительных подробностей:

«Мне представилось, будто я получил его [приглашение на место учителя царских детей]. Это было в своем роде видение, но затем я обнаружил себя на полу, в поисках письма, которое выпало у меня из рук».

К разочарованию Гиббса, причина, по которой его наняли гувернером к царским детям, оказалась весьма прозаичной. Учитель старших Великих Княжон, некий Джон Б. М. Эппс, говорил на уроках с сильным шотландским акцентом, и Гиббсу предстояло исправить произношение девочек.

Внимание Александры Федоровны на плохо поставленное произношение ее дочерей обратил король Эдуард VII во время своего визита на императорскую яхту «Штандарт». После этого Эппс потерял место. О своем невезучем предшественнике Гиббс писал с оттенком сухой иронии и некоторым снисхождением: «Произнесение звука „h“ в начале слов давалось ему с огромным трудом, что было отличительной особенностью его речи».

Гиббс, будучи уроженцем графства Йоркшир, также мог говорить с небольшим акцентом, который, разумеется, был не таким сильным, как у мистера Эппса. Однако никто из современников Гиббса, позднее общавшихся с ним, не замечал, чтобы он говорил с акцентом. Все отмечали его прекрасное произношение и правильность речи. Как бы то ни было, первые письма домой он писал в непринужденно-разговорной манере: «Этот Санкт-Петербург — весьма забавный город».

Уволив Эппса, Императрица распорядилась, чтобы секретарь послал кого-нибудь из слуг в посольство Великобритании навести справки об учителях английского языка. Если бы Александра Федоровна не стремилась держаться обособленно от остальных членов царской фамилии, она, быть может, наняла бы учителя, уже зарекомендовавшего себя в семье одного из родственников Его Величества. Но поскольку Императрица не была склонна доверять им, она предпочла воспользоваться рекомендациями посольства. Сидней Гиббс, состоявший в недавно основанной Санкт-Петербургской Гильдии учителей английского языка, был самой подходящей кандидатурой. Он получил место без всякого собеседования, поскольку Александра Федоровна сочла, что в этом нет необходимости. (Действительно, Гиббс проработал в Царском Селе целый год, ни разу не увидев Императрицу.)