Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [81]

С любовью ко всем,

Искренне твой».

Вторая же половина его долгого жизненного пути была ознаменована следующими событиями. Отец Николай навсегда уехал из Маньчжурии и провел год в Иерусалиме в Русской Духовной Миссии. По возвращении в Англию митрополит Серафим (Лукьянов)[339], состоявший в экзархате Западной Европы со штаб-квартирой в Париже, закрепил за ним пару лондонских храмов[340]. Это был храм Всех Святых на улице св. Дунстана в районе Бэронс Корт (существующий и в наши дни) и храм св. Филиппа[341] в районе Пимлико, в центре Лондона. Англиканская Церковь передала храм св. Филиппа Русской Православной Церкви, и он стал центром русского православного прихода св. Филиппа. Позже этот приход прославился пением двенадцати югославских девочек, которые были известны как «Белградские соловьи»[342].

В православном мире отец Николай стал влиятельной фигурой. В 1938 году архиепископ Нестор от имени Синода — высшего органа церковно-административной власти, находившегося в изгнании в Югославии, — возвел его в сан архимандрита. Отец Николай превратился в настоятеля, увенчанного митрой, он стал первым англичанином, которому было даровано право носить митру и посох. Знаменательное событие произошло в храме св. Филиппа, но вскоре это здание на Бэкингем-палас-роуд пришлось продать. Позже, в 1938 году, на Бейсуотер-роуд отец Николай открыл храм для англоговорящей православной общины[343].

Там он оставался до начала бомбардировок Лондона[344]. В это время многие русские наряду с другими православными беженцами из Европы жили в Оксфорде, а темперамент отца Николая соответствовал жизни университетского города[345]. Он быстро откликнулся на призыв создать приход при часовне бывшей средневековой лечебницы для прокаженных имени св. Варфоломея, расположенной на Коули-роуд, неподалеку от спортивных площадок колледжа Ориэл. Там появился процветающий приход, который привлекал людей из университета и из города и даже иноязычных сотрудников компании Би-би-си из таких отдаленных городов, как Рединг и Ившем.

Пять лет спустя война закончилась, и студентам колледжа Ориэл снова потребовалось помещение. Отец Николай нашел новое пристанище на Марстон-стрит, напротив Коули-роуд в Восточном Оксфорде. Он купил три коттеджа[346], в одном из которых когда-то находилась аптека, где раздавали бесплатные лекарства бедным пациентам. И по сей день под определенным углом на двери, ведущей в библиотеку, можно разглядеть закрашенное слово «Доктор». До 1945 года в этом здании находилась центральная (A. R. P.) телефонная станция, обслуживающая весь Оксфордшир. Этим объясняется и прочность поставленных в помещении колонн. Все последующие годы отец Николай служил здесь литургии и хранил свои реликвии — вещи, некогда принадлежавшие Царской Семье: прекрасные иконы, одну из которых Императрица вручила ему в Тобольске, сопроводив дарственной надписью, а также пару высоких валенок Императора, носовой платок, колокольчик и пенал, принадлежавших Царевичу.

К тому времени в Оксфорде уже хорошо знали отца Николая, везде появлявшегося со своим неизменным длинным посохом и золотым нагрудным крестом. Подтянутый, безукоризненно одетый учитель превратился в почтенного священника в черных одеждах, архимандрита с седой окладистой бородой. У него была удивительно чистая и свежая кожа, а в глазах горела живая искорка. И хотя он оставался чрезвычайно общительным, его нечасто можно было склонить к разговору о Царской Семье, за исключением тех случаев, когда он наведывался в Уэдхэм[347] к сэру Морису Боура, чей отец был главным инспектором в таможенном департаменте, или в Хэдингтон[348], к русскому ученому, профессору Георгию Каткову. Он сидел в гостях до поздней ночи, попивая крепкий чай без молока и сахара. Иногда, не желая идти домой в темноте, отец Николай ждал до двух-трех часов ночи, чтобы взошла луна, и только тогда отправлялся домой, быстро шагая по серебристо-черным улицам с посохом в руке. В преклонном возрасте (ему было шестьдесят четыре года, когда он приехал в Оксфорд) отнюдь не просто было сохранять церковь действующей. Авторитет и мудрость отца Николая вызывали уважение — в свое время он отказался от двух важных епархий[349], но даже несмотря на то что он добросовестно совершал богослужения на Марстон-стрит, со временем ему пришлось передать дела новоприбывшим сербским священникам и практически все время проводить в своей лондонской квартире рядом с Риджентс-парком[350]. Это была крошечная квартирка, большую часть которой занимала тщательно оборудованная баня, где отец Николай при случае мог провести целую ночь. Георгий, его приемный сын, жил неподалеку. Когда началась война, Георгий, так и не получивший британского гражданства, был вынужден покинуть свою сельскохозяйственную ферму, поскольку она находилась в прибрежном районе[351]. Он поступил на службу в королевские ВВС, а после войны занимался продажей книг в нескольких издательствах.

В последние годы своей жизни отец Николай сослужил последнюю службу Царской Семье. В Европе появилась новая «Анастасия», и на этот раз он согласился встретиться с самозванкой. Его письменное показание под присягой гласило: