Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [111]
А вот как эти события выглядят в воспоминаниях очевидцев. Из воспоминаний камердинера Государыни Алексея Андреевича Волкова:
«В 12 часов дня 7 (20) мая подали для наследника экипаж. Все остальные дошли до пристани пешком. Возле пристани стоял пароход „Русь“, на который мы и перешли. Грузили на пароход из губернаторского дома вещи не только Царской Семьи и наши, но и казенную обстановку. Видя это, наследник сказал Родионову:
— Зачем вы берете эти вещи? Они не наши, а чужие.
— Раз нет хозяина, все будет наше, — отвечал тот.
В два часа дня пароход отчалил от пристани и пошел на Тюмень. Во время пути солдаты вели себя крайне недисциплинированно: стреляли с парохода птиц и просто — куда попало. Стреляли не только из ружей, но и из пулеметов. Родионов распорядился закрыть на ночь наследника в каюте вместе с Нагорным. Великих княжон оставил в покое. Нагорный резко противоречил Родионову, спорил с ним.
В Тюмень прибыли 8 (21) мая в 8 часов утра. […] В Екатеринбург приехали поздно, около полуночи. […] Ночь мы провели в вагонах. Было холодно, моросило. Все мы продрогли» (Волков А. А.Около Царской Семьи. Париж, 1928. С. 63).
«Через некоторое время пришел к нам комиссар Хохряков, который раньше у нас не бывал. Как будто бы выходило так, что он должен был перевезти детей и всех остальных в Екатеринбург вместо Яковлева. Я могу только удостоверить, что Хохряков, как и Яковлев, спешил с отъездом, все проверяя болезнь Алексея Николаевича. Незадолго до нашего отъезда появился с отрядом красноармейцев какой-то Родионов. Эти красноармейцы и заменили наших стрелков. Отряд Родионова состоял из русских и латышей. Я не знаю, были ли в нем мадьяры, но латыши были. Я это потому так говорю, что потом, когда мы ехали на пароходе, лакей Трупп признал в одном из красноармейцев своего племянника (имени и фамилии его не знаю), а Трупп был латыш.
Хохряков, как говорили, был матрос. Кто был Родионов, я не могу сказать. Был ли он жандарм, не могу сказать. Не могу точно сказать, похож ли он был на офицера, но вряд ли. Мне он не казался человеком интеллигентным. Я не могу сказать, чтобы он был особенно грубым, но он проявлял настойчивость в своих требованиях. Это действительно было, что он не позволил княжнам закрывать двери их спальни. Я с ним из-за этого повздорил, потому что нельзя так: барышни. А Нагорный с ним вздорил из-за Алексея Николаевича. Может быть, из-за этого мы с Нагорным и пострадали» (Росс Н.Гибель Царской Семьи (допрос Алексея Андреевича Волкова 20–23 августа 1919 г.). Ф/М., 1987. С. 450).
Из воспоминаний личной фрейлины Императрицы Софьи Карловны Буксгевден:
«Я получила разрешение Яковлева присоединиться ко всем придворным, но Родионов не позволил мне жить в доме под предлогом недостатка места, и я присоединилась к остальным только на пароходе „Русь“. Родионов, Хохряков и их солдаты были нашей охраной. Губернаторский и корниловский дома были разграблены ими при отъезде. Забрали все, принадлежавшее и не принадлежавшее Императорской Семье, даже лошадь и повозку, которые одолжил епископ, чтобы отвезти детей на пристань. Все эти вещи, так же как и большую часть личных вещей Императорской Семьи, эти люди поделили в Екатеринбурге как „добычу“ причем я видела, как часть из них была отвезена в Совет. Великим Княжнам не разрешалось закрывать двери своих кают. Охрана была расставлена повсюду, даже в туалетных комнатах, откуда мы с трудом могли ее выпроводить. Когда мы выходили на палубу, солдат сидел на краю нашей скамейки, и мы были обязаны говорить очень громко по-русски, чтобы охрана могла следить за нашим разговором. Погода была прекрасная, так что Цесаревич мог в течение всего дня сидеть на палубе в своем инвалидном кресле. На ночь Родионов запирал Цесаревича в его каюте, к большому негодованию Нагорного, который постоянно вел бурные перебранки с Родионовым. Когда судно отошло от пристани, солдаты по неизвестной причине стали стрелять залпами из своих пулеметов, но Хохряков, который был более благоразумен, чем Родионов, пошел к больному мальчику и сказал, чтобы он не пугался». (Баронесса Софья Буксгевден.Жизнь и трагедия Александры Федоровны, Императрицы России. М., 2012. С. 330).
«Великие Княжны надели простые дорожные платья, и у всех были коротко подстриженные волосы. Они вынуждены были их обрить во время острого приступа кори в революционные дни 1917 года и оставили их короткими, что было удобнее в тех обстоятельствах.
Мы отправились в нашу поездку с сильнейшим предчувствием. Нас повезли на пароходе „Русь“, на котором Императорская Семья прибыла в Тобольск. Родионов везде расставил часовых, даже у дверей туалетов, и приказал всем нам, женщинам, держать двери кают открытыми всю ночь. Никто не раздевался. Маленький Цесаревич был заперт в своей каюте с его дядькой — матросом Нагорным из-за боязни, полагали, что он мог „уплыть“. За нами было установлено тщательное наблюдение, и от нас потребовали говорить только по-русски, чтобы солдаты, назначенные в виде личной охраны, могли понимать, о чем мы говорим. Остальные солдаты не подходили к нам близко и проводили весь день на палубе, распевая и играя на аккордеоне. У некоторых были хорошие голоса, и это возвращало наши мысли к более счастливым дням и напоминало концерты для раненых солдат в госпиталях, когда они пели „Волжскую песню бурлаков“ и „Стеньку Разина“.
