Наследство - [14]

— Петрович, а помнишь, как мы с тобой когда-то сиживали? — спросил дядя Василий. — Ох, и говорили! Всю жизнь, бывало, переберем.

Это было, верно. Давно очень, в студенческие годы Артамонова. Дядя Василий, когда Артамонов приезжал на каникулы, непременно зазывал племянника к себе, брал «белоголовку», и просиживали они над этой бутылкой до петухов. Молодой тогда еще дядя Василий был азартнейшим спорщиком, человеком обостренной любознательности и дотошности. Во всем ему хотелось разобраться: и в жизни, и в политике — внутренней и международной, и в истории, и в будущем человечества. Артамонова он заманивал, чтобы попытать: как на этот счет молодежь думает, передовое студенчество? Уважал в племяннике человека, по его мнению, грамотного, начитанного: Артамонов, как-никак, первым вроде прикоснулся к высшему образованию.

— Ну дак ты ведь политиком был тогда, — усмехнулся дядя Гоша. — Все переживал, что врагов народа мало переловили.

Это был удар под ребро. Дядя Василий, точно, к врагам народа большой счет предъявлял. В сорок первом году пришлось ему тяжело отступать, несколько раз попадал он в окружение и во всех тогдашних бедах винил исключительно врагов народа.

— Зато ты, Георгий Спиридонович, теперь у нас политик, — огрызнулся он. И повернулся к Артамонову. — Он знаешь, до чего додумался, Тимофей? Седой своей башкой? Заявляет, что запросто смог бы… ну, это… ты понимаешь, — дядя Василий подмигнул выцветшим голубым глазом.

— Да ты не мигай, — сказал дядя Гоша. — Говори прямо. Я ведь тоже партейный, я не боюсь. Я сроду ни черта не боялся. — Хвастлив был дядя Гоша по-прежнему.

— В общем, — понизил голос дядя Василий, — говорит, старый дурак, что государством сумел бы управлять. А? Как тебе это?

— А что, — хмыкнул дядя Гоша, — прынца какого-нибудь встренуть… Миллионера американского. Что я — американцев не видел? Я на них насмотрелся, когда с союзниками в сорок пятом соединились. Там, может, и прынцы были. Черт их разберет.

— Bo! — уставил на него палец дядя Василий. — Слышишь?.. «Прынца»… «встренуть»… А вопрос решить — всенародный? А выступление сделать? С Картером каким-нибудь поговорить?.. У тебя какое образование? Три класса — четвертый коридор!..

— Во-первых, ты меня не снижай, — сказал дядя Гоша. — У меня школа мастеров сталеварения — раз! — он загнул палец. — Жизненный опыт. Война. Руководящая работа…

Дядя Василий заерзал на стуле:

— Руководящая! Хо-хо! Бригадир грузчиков — вот твой потолок. Над десятью пьянчужками покомандовал.

— Бригадиру тоже голову надо иметь… А насчет выступления — дак что я, выступления не составлю? Мне только — чтобы ошибки кто поправил. Вон Тимофея возьму в секретари. Как, Тимофей, пойдешь?

— Нет, дядя Гоша, — уклонился Артамонов. — Я не гожусь.

— Но-но! Брось. Я ведь газеты тоже просматриваю, и свои, и центральные. Натыкаюсь, случается, на твои статейки. Подходяще пишешь. Кому как, а мне бы сгодился… Другое дело, что тебе, может, в секретари зазорно. Дак они так и не называются. Называется — помощник.

Такого оборота дядя Василий не ждал. Не предполагал, что у шурина все рассчитано. Особенно его подрезала ссылка на Артамонова. С племянником дядя Вася сам, еще лет двадцать пять назад, государственные проблемы разрешал. И вроде вполне успешно.

А дядя Гоша поднатужился и добил его:

— Ну-ка, вспомни, Василий Анисимович, кто сказал: у нас кажная кухарка сможет научиться государством управлять? Кухарка!.. А у меня, как-никак, школа мастеров сталеварения…

Дядя Василий решил все же не сдаваться:

— Ну ладно. Допустим. А характер? Характер у тебя, старого долбака, какой? Ты же как чуть что — сразу за грудки. Во, представляю: американского миллионера — за грудки! Вот он обрадуется!.. А ты ведь сгребешь. У тебя не заржавеет.

— А что, дядя Гоша? — заинтересовался Артамонов, — Есть еще силенка? Все, поди, дерешься? Или перестал?

Дядя Гоша всю жизнь был очень сильным мужиком. С виду не здоровяк, но сухопарый, жилистый, перевитый тугими мускулами — железный прямо. И подраться любил, не упускал случая. А если не подраться, то хоть силой померяться. То наперегонки с кем-нибудь бежать ударится, то подобьет мужиков ось от вагонетки выжимать — кто больше. Однажды привязался к Артамонову — тоже во время студенческих каникул: «Слухай, ты боксер, да? Сколького там разряда-то?.. Давай цокнемся на пробу, раз ты меня, раз я тебя. Давай, а? Я заслоняться не буду. Только по лицу, договоримся, не бить.»

Артамонов, дурачок молодой, согласился. Да они еще выпили маленько за встречу — так-то, может, и в голову не взбрело.

Он попрыгал перед дядькой, ткнул его снизу, поддых. Дядя Гоша хэкнул, половил ртом воздух — прозевался. «Ну, теперь держись — я тебя», — и сунул племянника кулаком в грудь. Артамонов вышиб спиной избяную дверь и, кувыркаясь, улетел в сени.

— Да какой я теперь драчун, — сказал дядя Гоша. — Отмахался… Хотя, был недавно случай. После работы загорелось мужикам выпить. Скинулись по рублю. Ну, я тоже рубль дал. Сбегали, принесли три бутылки красного. Выпили по стакану — мало. Давай еще. А я им: хватит, ребята, шабаш. Я на дежурстве, у меня база, материальные ценности. И вам домой пора. Здесь не ресторан — до ночи гулять. Ну, один молодой парень, электросварщик, дурковатый такой, попер на меня буром: ах ты, пень трухлявый, я те щас!.. А я на ящике сидел, спиной к оградке — оградка там у нас железная, сварная. Как я повернулся к оградке-то, ухватил рукой один прут — так в двух местах сварку и оторвал!..