Наследники господина Чамберса - [27]

Разгневанный сеньор де Тули покинул церковь и тут же известил обо всем самого реймского архиепископа — верховного начальника Мелье.

Архиепископ предпринял ревизию.

Ревизоры, побывавшие в Этрепиньи, не только полностью подтвердили донос де Тули, но и добавили к нему новые факты. Оказалось, кюре Мелье, дерзкий и нерадивый, запустил все приходские дела. Вместо того чтобы благочестиво проводить службы, он твердит крестьянам о каком-то равенстве, о справедливости и восстанавливает их против властей!

Архиепископ приказал бунтарю немедленно явиться.

18 июня 1716 года Жан Мелье и его обвинитель сеньор Антуан де Тули предстада перед архиепископом. Кюре и здесь вел себя предерзко. Он вынул заранее приготовленную речь, бичующую дворянство, и прочитал ее.

Случись все это двумя-тремя годами раньше, участь Мелье была бы плачевной. Но вспомним: всего год назад умер Людовик XIV и в воздухе повеяло либерализмом. Ждали реформ, в том числе и в области церкви.

Господин де Майи, архиепископ Реймский, был тонким политиком. Он всегда остро чувствовал новые веяния. Он знал, как надо поступить.

Спокойно выслушав пылкую речь кюре, он задумался,

поиграл перстнями на пальцах, а затем с улыбкой нагнулся к прелату, исполнявшему обязанности секретаря.

—      Бедняга, очевидно, в горячке, шепнул он. — Будем снисходительны.

Приговор по доносу сеньора де Тули и правда был более чем снисходительным. Мятежному священнику предписывался... месяц «уединения» в реймской семинарии, той самой, которую он когда-то кончал! После этого он должен был отслужить покаянную службу в своей приходской церкви.

По истечении месяца Мелье вернулся в Этрепиньи. Тем временем владетельный сеньор де Тули успел умереть (от обиды! — говорили одни; от злобы! — возражали другие). Прихожане с нетерпением ждали, что скажет по этому поводу их кюре и какою будет его «покаянная служба».

Он спокойно поднялся на кафедру.

—      Братья, — громко произнес он, — вот вам наглядный урок: такова участь бедных приходских священников. Архиепископы, которые сами являются сеньорами, презирают их и не прислушиваются к их словам; уши архиепископов открыты только для дворян...

Немного помолчав, он прибавил:

—      Вознесем же молитву за упокой сеньора нашего...

Еще помолчал. И еще прибавил:

— Вспомним, что он стяжал свои титулы и богатства, обижая вдов и сирот... Да простит ему господь!..

Так закончилась «покаянная служба» кюре Мелье.

Впрочем, это была последняя из его «выходок», на ней священник из Этрепиньи остановился, а затем совершенно успокоился. Так, по крайней мере, казалось окружающим. Больше он не бунтовал. Тихо и размеренно тянулась его жизнь. Все так же читались молитвы (не очень часто и не слишком внятно), все так же исполнялись обычные церковные требы.

— Образумился! — сказал как-то архиепископ своему секретарю. — Ну теперь, надеюсь, вы видите, что я поступил правильно?

Однако почтенный господин де Майи глубоко заблуждался. Нет, и не подумал «образумиться» строптивый кюре, напротив, пожар в его душе разгорался все сильнее. Только теперь он кое-что понял. И решил изменить тактику.

Он понял, что в этом проклятом обществе, где всем заправляют богатые и знатные лицемеры, где беспредельна власть короля и церкви, любой индивидуальный бунт обречен на провал. Да и не только индивидуальный. Сколько раз поднимались не то что целыми деревнями, но и целыми областями! При «короле-солнце» крестьянские восстания вспыхивали почти ежегодно. Но что проку? Все они неизменно подавлялись.

Чего добьется он, бедный кюре, своим одиночным протестом?

Только того, что будет уничтожен. И притом без всякой пользы для дела.

Нет, так он не поможет народу.

Но он в силах помочь ему совсем иначе.

Гораздо радикальнее. И вернее.

В чем основная беда народа? В его темноте, невежестве, в том, что он не знает всех хитростей своего врага.

Значит, надо выявить эти хитрости и указать на их последствия. Надо просветить людей. Надо объяснить им, кому, когда и как следует наносить ответный удар.

Ведь он, Мелье, многому учился, много читал и обо многом думал. Он. уяснил себе сущность происходящего в этом гнусном мире. Если он все это предаст бумаге и оставит людям как свое завещание — а завещание священно, — у бедняков откроются глаза. И тогда дело не ограничится стихийным бунтом!..

Тихо проходят дни. Месяцы. Годы. А он все сидит в своем маленьком кабинете и пишет, пишет, пишет. Перед ним — десятки фолиантов.

Но главное не в книгах. Главное — в замыслах и в душе. То, что увидено, продумано, прочувствовано.

Он пишет:

«...Все вы, доселе неразумеющие, научитесь, наконец, познавать свое собственное благо, все вы, еще несмышленые, научитесь же, наконец, быть мудрыми!..»

Он размышляет. В первую очередь, конечно, о религии; Прежде всего он нанесет смертельный удар господу богу, врагу человечества.

И он приводит восемь развернутых доказательств ложности всех религий мира. Он поднимается до философских высот, сокрушая идею бога идеями материи, движения, пространства.      *      .

Но все это не самоцель для Мелье.

Начиная с религии, он постепенно переходит к обществу, его политическому строю, государству. Церковь логически увенчивает социальную пирамиду, а под церковью — феодально-абсолютистское государство, еще ниже — кровопийцы народа, многочисленные эксплуататоры и грабители. Но народ не может сбросить ига тунеядцев, поскольку их защищает государство; а государство тиранов трудно уничтожить потому, что его охраняют суеверия, внушенные церковью.