Он помахал себе в лицо своей широкополой соломенной шляпой и оглянулся, стараясь подметить произведённое впечатление.
— Не можете любить, так и не надо! — чуть не крикнула Вера. — Я вот тоже не могу… Зачем же лгать и притворяться? А только, я уверена, что в каждой душе есть что-то… какая-то жалость, какая-то нежность. Её надо найти, ей надо дать развиться… Для неё всё равно: свой ли, чужой ли. И зачем вы хотите отрицать, если это чувство именно поднимает вас из ничтожества? От чего вы защищаетесь?
— Вера Ильинишна! Княжна! — заговорил Маров, прижимая руки к жилету. — Я не ищу лишних страданий. На долю каждого отпущено их достаточно. Я не ищу…
Он грустно покачал головой и вдруг переменил тон.
— Моя любовь должна дать мне другое, — восторженно воскликнул он. — Я хочу радости, а не жалости, и, если я принесу кому-нибудь каплю счастья, я скажу себе, что и моя жизнь прошла недаром.
— Да, это так, — сказал Листович и выразительно поглядел на Аню.
Девушка густо покраснела.
— Да о чем же мы говорим? — нетерпеливо крикнула Вера. — Я согласна: мы все мелки, ничтожны и эгоистичны, и мы можем ещё так жить и нам может быть хорошо… Что вы мне доказываете? Повторяю, я с этим согласна. Но я не могу согласиться, что именно так должно быть. Я убеждена, что все мы лучше того, чем сами думаем, только боимся себя и того, что в нас есть лучшего… И скажите мне ещё, где гордость? В чем ложь? В том, что я признаю зло и хочу, чтобы его было меньше, или в том, что я признаю зло и выставляю его, как знамя, наперекор всему, с бесстыдством, которому нет оправдания!
— Княжна! — вскрикнул Листович. — Большая гордость в таком осуждении!
— Да, да, я знаю! — вне себя подхватила Вера. — И мне всё равно. Судите меня, как я вас сужу, но я должна была сказать то, что я сказала. Я бы прибавила ещё… — уже тише договорила она, — но в этом вы уже не поверите мне! Я охотно прибавила бы ещё, что и себя я осуждаю так же горячо, как вас, и себя я… ненавижу… Но вы не поверите, не поверите…
Выражение мучительного стыда пробежало по лицу Веры, она отвернулась и замолчала. Настала длинная и неловкая пауза.
Маров вздохнул и стал ощупывать свои карманы.
— Юрий Дмитриевич! Одолжите папиросочку: свои все вышли.
Александр Петрович присутствовал при разговоре с выражением нескрываемой, даже несколько высокомерной и совершенно искренней скуки. Он не понимал этой впечатлительной, некрасивой и о чем-то страдающей девушки и ему казалось, что из всех присутствующих он один только искренен в своём презрении к этим ненатуральным разговорам.
— Жарко! — говорил Маров, растягиваясь на траве в тени молодой берёзовой рощи. — Поспать бы теперь, да горе в том, что больше 12-ти часов в сутки я спать не могу.
— Этот дурак Дима, пожалуй, не найдёт меня здесь, — тоскливо проговорил князь Андрей, тоже усаживаясь на траву и прислоняясь головой к стволу дерева.
— А зачем вам Дима? — удивлённо спросил Маров.
— Он обещал парочку сельтерской достать и принести. После вчерашнего до сих пор опомниться не могу!
— Хе, хе, хе! — сочувственно рассмеялся Вадим Петрович. — Где же это вы так, князь?
— Да хутор тут один… Отец меня на ревизию посылал. Управляющий, очевидно, мошенник и жена у него похожа на лягушку, но настойки и наливки прекрасные. Я подозреваю, что они меня нарочно… того… Ну, да к чёрту!
Маров продолжал смеяться, и маленькие заплывшие глазки его весело искрились.
— И что же? Всё в порядке оказалось? — спросил он.
— Всё в порядке, — лениво улыбнулся князь. — Ведь вот чёрт, — заговорил он добродушно, закидывая свою красивую голову, — дома сидеть нельзя: сейчас или мать, или отец… Хоть бы к себе позвали, если нужно, а то ко мне в комнату приходят и уж тут от них не скоро отделаешься. Сидели бы у Веры.
— Вера Ильинишна что-то грустна, — заметил Маров.
— Вера меня бесит, — сказал Андрей. — Как вы думаете, вы там с ними часто… выйдет она за Гарушина?
Маров насторожился. От любопытства лицо его дрогнуло, но он овладел собой и ответил совершенно спокойно:
— Трудный вопрос, князь. Особенной симпатии к господину Гарушину княжна не питает. Это ясно.
— Ну, что ещё там… симпатии! Вера дурна и, кажется, уже немолода. Не за таких ещё выходят, если нужно.
— Да… если нужно… — повторил Маров, пытливо вглядываясь в лицо Андрея.
— Счастье Вере! — со вздохом заметил Андрей. — Да она глупа! Она не сумеет забрать в руки его состояние. Куда ей!
Маров молчал. Он глядел теперь в небо, и ласковая усмешка бродила по его жирному лицу.
— А знаете, князь? — наконец, сказал он.
— Ну, не знаю.
— Княжна не пойдёт за Гарушина.
— Как не пойдёт? — встрепенулся Андрей. — А как же долг? Да это что — долг! А вообще, наши дела — швах. Папахен и мамахен не стеснялись, в своё время, мне тоже зевать не приходится… Не я пропущу, они пропустят. Нет, она пойдёт… Разве что она влюблена? В Листовича?
— Листович женится на Ане, — уверенно заявил Маров.
— Аня недурна, — равнодушно заметил Андрей.
— Да, женится, — задумчиво продолжал Вадим Петрович. — И к чему это люди женятся? Глупость одна! Не женитесь, князь!
— Ну, вот! Нашли дурака! — сонно ответил Андрей.
— А как вы думаете? Долго ли? Вот, например, я…
