Сидя в экипаже, старик несколько раз возбуждённо оглядывался на сына, но при виде его апатичного лица и потухших глаз, ощущал опять острое чувство обиды и неприязни. Упрямство сына в связи с его полной зависимостью от него придавали его чувству оттенок презрительности; он не хотел и не мог идти навстречу примирению и терпеливо ждал повинной Александра Петровича, как ждёт неприятель вынужденного и тем более унизительного отступления своего противника.
В свою очередь, он был уверен, что Александр недолго выдержит своё положение неприятеля в осаде. Он знал, что денежные дела молодого человека далеко не блестящи, и что ему необходима довольно крупная сумма для продолжения своей игры на бирже. Неожиданное известие о нездоровье старого князя огорчило Петра Ивановича, но приём княгини и её очаровательная улыбка вполне вознаградили его. Очевидно, что княгиня уже узнала и этим тонким способом подтверждала согласие своей дочери. Пётр Иванович не выдержал и, улучив минутку, когда хозяйка была свободна, подошёл к ней и, завладев её рукой, прильнул к ней губами.
— Я благодарю вас. За что — вы сами должны знать, княгиня! — прочувствованно сказал он. Софья Дмитриевна едва удержала брезгливое движение, но вовремя спохватилась и милостиво коснулась свободной рукой его плеча.
— Не благодарите, Пётр Иванович, — печально улыбаясь, проговорила она, — счастье моих детей — моё счастье. Вы знаете, всё для них.
Пётр Иванович глубоко поклонился.
— Я всегда знал, что вы святая! — восторженно и почтительно сказал он. Княгиня улыбнулась, неопределённо махнула рукой и отошла, а Гарушин поглядел ей вслед, и почему-то мимолётная жалость к Вере опять болезненно коснулась его.
— Святая! — повторил он мысленно, и ему захотелось смеяться вслух злобно и дерзко.
Княжну он искал и долго не мог найти. Когда он вошёл к старому князю, Вера была там; она стояла за спинкой отцовского кресла и при виде его заметно вздрогнула и побледнела. Здороваясь с ней, Гарушин задержал её руку и заглянул ей в глаза. Но эти глаза глядели спокойно, и только в глубине их залегла какая-то тень. Пётр Иванович ожидал, что Вера примет вид жертвы, но она держала себя просто, и голос её звучал ровно, почти радостно.
«Я лично предпочла бы смерть, — вспомнилась ему её фраза, сказанная сыну. — И это, пожалуй, правда! — подумал он. — Простенькая, неизбалованная, затёртая даже своей святоймаменькой, много ли ей нужно? Ишь, глаза ещё больше стали и носик острый».
Он глядел на неё, не отводя глаз. Она незаметно отошла от отца и вышла из комнаты.
За весь день Петру Ивановичу не удалось сказать нескольких слов Вере. Он всё время следил за ней, видел, как она двигалась, говорила, смеялась, и всё ему казалось, что это не она, что кто-то подменил её. Куда девались её обычные резкость и задор? Улыбка почти не сходила с её лица, и только иногда, как бы утомившись, она глубоко вздыхала и проводила рукой по глазам.
Когда Пётр Иванович зашёл проститься, он застал старого князя за картами. Он шутил, смеялся и очень любезно пожал руку Гарушина.
— Не забывайте нас, Пётр Иванович. Заезжайте, — ласково сказал он ему на прощание.
— Едем, — сказал Пётр Иванович сыну, отыскав его совсем сонного в углу гостиной.
— Нет, уезжай один, — ответил Александр. — Меня отвезут позже.
— А что такое? — удивился отец.
— Ничего сверхъестественного: Андрей просил остаться. Он будет праздновать особо у себя.
— Вот как! И он просил тебя?
— Он просил многих.
В таком случае оставайся. А мои лошади ждут, я еду.
Когда все гости разъехались, а хозяева разошлись по своим комнатам, Андрей и Маров быстро шагали по тёмной дороге к дальнему флигелю.
— Из комнаты матери видны окна, — говорил Андрей, шагая развалисто и лениво, — но щели ставней я приказал заклеить и промазать. Чисто.
Он тихо засмеялся.
— Если бы музыки какой-нибудь! — щёлкнул пальцами Маров. — Вот этих бы песенников, что за обедом пели. Как ваше мнение, князь?
— Это можно, — согласился Андрей. — Кто идёт? — окликнул он.
— Я! — ответил тонкий голосок, и из темноты прямо под ногами идущих вынырнула маленькая фигура грума.
— Немного спустя сбегаешь к песенникам в сарай и приведёшь их к нам. Скажи, не пожалеют.
— Приведу! — с весёлой готовностью отозвался мальчик.
— Ты это куда?
— Вина ещё кое-какие относил, — смеясь, ответил грум.
— Много?
— Насилу сволок корзину.
— Чего ты хохочешь, дурак? Пошёл! — добродушно сказал князь, и мальчишка весело подпрыгнул и скрылся в темноте.
— Дождя бы не было! — озабоченно заметил Андрей.
— Всё равно намокнем, — пошутил Маров.
— Девки из села не придут.
— А хотели? — встрепенулся Маров.
— Ну, ещё бы! — спокойно сказал князь.
За оградой в темноте можно было различить несколько экипажей, во флигеле было уже людно. На столе и на полу стояли корзины с бутылками и посудой, в бумажных мешках находилось «угощение» для девушек, состоящее из пряников и орехов. В углу, под образом на старинном кресле красного дерева сидел Александр Гарушин, брезгливо оглядывался и ёжился. Гости сидели на стульях, на подоконниках, громко говорили, курили, и в комнате становилось уже шумно и душно.
