Наследники Асклепия - [18]

Однажды она попросила меня прооперировать ее родственницу, страдавшую остеомиелитом бедра. Естественно, я немедленно согласился.

Хорошие результаты после операций по поводу остеомиелита были не моей заслугой. Я пользовался методикой профессора, отмахнувшегося от обоснованного сомнения бывшего стоматолога. Но его методика операции по поводу остеомиелита, диаметрально противоположная общепринятым установкам, была логичной, разумной и потому, в отличие от ортодоксальных методик, давала хорошие результаты.

Родственницу нашего хирурга уже оперировали шесть раз по общепринятой методике. Я согласился сделать ей седьмую операцию. Трудность заключалась в госпитализации. Больная не только не была жительницей нашего района, но даже Киева. Она жила в Тернопольской области. Всю канитель и нервотрепку, связанную с госпитализацией родственницы, хирург взвалила на меня, ссылаясь на то, что в горздраве и в министерстве знают о моем отношении к частной практике и не заподозрят меня в корыстолюбии.

Операция прошла без особых затруднений. Пациентка выздоровела.

Следующим летом, получив от нее приглашение на свадьбу, я послал ей поздравительную телеграмму. А зимой, будучи на четвертом месяце беременности, она приехала на контрольный осмотр. Все было в полном порядке. В лечении она не нуждалась.

Вечером пациентка пришла ко мне домой и вручила мне конверт. Я извлек его содержимое. Пятьсот рублей. Чуть больше трех с половиной моих месячных окладов. Я обрушился на несчастную женщину. Как она смела унизить меня этим подношением, как она смела подумать, что я беру деньги у больных?

Она смущенно возразила:

— Алэ за операцию вы взялы у мэнэ тысячу карбованцив.

Я был в шоке.

Выяснилось, что она никакая не родственница, что хирург с детьми жила у нее на даче, что, узнав о ее заболевании, пообещала ей помочь. Правда, это будет стоить недешево. Ортопед этакий выдающийся, к тому же большой ученый (в ту пору у меня еще не было даже степени кандидата наук).

Услышав все это, я уже состоял только из одной ярости.

Зима. На дворе тьма египетская. Порывы ветра сооружают снежные сугробы. О такси и мечтать нечего. С трудом поймал и нанял частную машину. Точный адрес хирурга мне не был известен. Пациентку все время приходилось держать за руку, чтобы она не сбежала. Наконец, где-то в десятом часу вечера разыскали квартиру хирурга-«родственницы».

Увидев нас, она чуть не потеряла сознание. Я приказал ей немедленно вернуть тысячу рублей. Она уверяла, что дома у нее нет и пятой части таких денег, просила об отсрочке, ссылалась на тяжелые обстоятельства, мол, недавно разошлась с мужем, на руках двое детей.

Пациентка всю дорогу и сейчас, как заведенная, монотонно повторяла одну фразу: «Я нэ хочу».

Я посмотрел на часы и сказал:

— В вашем распоряжении десять минут. Через десять минут вы должны вручить ей тысячу рублей.

Не могу уверить, что прошло ровно десять минут, в течение которых мы не наслаждались ее присутствием, но она принесла деньги. Купюры были разные, даже трехрублевки и рубли. Я вручил деньги пациентке, все еще продолжавшей причитать «Я нэ хочу».

— Так. Завтра в восемь часов, когда я приду на работу, на столе должно лежать ваше заявление с просьбой уволить вас по собственному желанию.

— Но войдите в мое положение. У меня ведь на руках двое детей.

— Заявление, или дело будет передано в прокуратуру.

С этими словами мы с пациенткой оставили квартиру хирурга и поехали на вокзал. Я был верным провожающим — не ушел, не увидев, как отошел поезд.

На следующий день хирург подала заявление об увольнении по собственному желанию.

Еще одно воспоминание, вызывающее отрицательные эмоции, связано с частным визитом ко мне очень важной персоны — заведующего одним из самых ведущих отделов ЦК коммунистической партии Украины.

Инвалид Отечественной войны второй группы, я не облагался подоходным налогом и мог легально принимать частных больных сколько душе угодно. Принимал я действительно немало, но в подавляющем большинстве это были пациенты, у которых по разным причинам не брал денег.

Я осмотрел очень важного, назначил ему лечение и сказал, когда он снова должен ко мне прийти.

Не сомневаюсь в том, что уйди он, не заплатив ни копейки, я бы его не упрекнул и не напомнил бы о гонораре. Никогда за всю свою врачебную практику ни одному пациенту я не говорил, сколько он должен заплатить. В Израиле, где врач называет сумму гонорара, это порой вызывало определенную неловкость. На вопрос пациента, сколько он должен заплатить, я отвечаю: «Сколько хочешь». Если пациент настаивает на том, чтобы я назвал конкретную сумму, я уточняю: «От нуля и выше любая сумма приемлема». В Киеве меня не спрашивали, и я не говорил. Не сказал бы и в этом случае.

Но пациент очень ценный молча положил на стол десять рублей, обычный гонорар за визит к профессору.

— Вы ошиблись, — сказал я.

— Почему? Вы же у всех берете десять рублей.

— Вы еще раз ошибаетесь. У подавляющего большинства я вообще не беру ни гроша. Могут уплатить и пять рублей, и три рубля, и даже символический рубль. Но вы же не все. Пожалуйста, двадцать пять рублей.