Наследник Земли кротких - [9]

После ареста патриарха «Живая Церковь» начала активные действия, за которые и получила в народе кличку «обновленцы». И начали обновленцы с обмана и подлога. В мае, через несколько дней после ареста главы русской церкви, несколько священников, в том числе и Александр Введенский и Владимир Красницкий приехали из Петрограда в Москву. В ближайшую же ночь их пропустили к арестованному патриарху в Донской монастырь. Во время встречи речь, в частности, шла о патриаршей канцелярии, о том, что Церковь не может существовать, когда все бытовое делопроизводство встало. Патриарх Тихон был надёжно изолирован от окружающей жизни, в его приёмной постоянно дежурили чекисты. (Интересно, что ВЧК в ГПУ переименовали довольно быстро, но слово «чекисты» навсегда кровью и ужасом впечаталось в русский язык). По слухам, они тепло к нему относились, но свою работу, конечно же, делали старательно. Изолированный своего народа Глава церкви не мог не понимать теоретической правоты пришедших к нему священников. Он отдал им Синодальную печать и поручил принять Синодские дела, временно, конечно, для передачи их митрополиту Агафангелу сразу по приезде Ярославского митрополита в Москву. После чего митрополит Агафангел был арестован и отправлен в ссылку в Нарымский край. А протоиереи Введенский и Красницкий, в затылок которым дышала Черезвычайка, объявили, что арестованный патриарх передал им церковные дела. И образовали Высшее Церковное Управление на Троицком подворье в покоях патриарха Тихона. Такая вот многоходовая комбинация.

Даже мой отец Владимир, опытный делопроизводитель, не сразу понял, что произошедшее — ложь и подлог, порядочному человеку такое трудно вместить. А что говорить о всей остальной русской церкви, епископы и священники которой получали воззвания и предписания ВЦУ, в том числе, и о необходимости признания церковным руководством советской власти, на Синодальных бланках с оттиском Синодальной печати?! Не удивительно, что за последующий год 70 % православных приходов перешло в ведение обновленцев. Русские люди в большинстве своем к такому подлому обману готовы не были. Удивительно, что 30 % устояли и не подчинились несмотря ни на что.

Протоиерей Александр Введенский стал хорошо известен в Москве из-за своих публичных диспутов с наркомпросом Луначарским. Москвичи как раз такие истории и любили. Один раз, подискутировав какое-то время, никто не помнит о чем, профессор Введенский заметил, что они с Луначарским только на сцене противники, а вообще-то они друзья. Только, мол, Анатолий Васильевич считает, что произошёл от обезьяны, а он, Александр Введенский произошёл от Бога. Каждому свое. Публика смеялась и аплодировала. Потом взял слово Анатолий Васильевич Луначарский и добавил к сказанному Введенским, что пусть он, Луначарский, и произошёл от обезьяны, но каждому заметен прогресс в развитии от прародительницы до него самого. Точно также любому заметен и регресс, который случился с уважаемым профессором Введенским. Публика ещё громче смеялась и аплодировала. Профессор Введенский не был хорош собой. Со своим узким длинным лицом и монгольскими скулами, с неевропейским разрезом блёклых глаз и тяжёлыми веками, с бритым безвольным подбородком, он оставлял впечатление невнятной вырожденности. Понятно, что тот диспут долго пересказывали друг другу остряки.

Об ещё одном деятеле «Живой Церкви», или сокращенно «ЖЦ», о протоиерее Красницком рассказывали, что он носит под рясой браунинг и не признает над собой никакой власти, кроме власти ЖЦ в лице собственной жены. Насчёт браунинга легко можно было поверить, встретив мрачный, исподлобья, взгляд Красницкого.

О возглавителе обновленцев епископе Антонине Грановском и вообще говорили, что у него внешность сатанинская. Рост высокий, взгляд горящий, Чёрная как смоль борода. Епископ-обновленец огорошил москвичей заявлением, что патриарху Тихону не понравилось, что он, Антонин, совершал литургию среди народа, «а не в шкафу». «Это алтарь-то шкаф?!» Очень скоро Антонин Грановский покинул ряды «Живой Церкви», заклеймив её словами, что «это поповский профсоюз, желающий только денег, наград и жен». В конце жизни Антонин Грановский, тяжело болея, раскаялся в своей обновленческой деятельности и примирился с Православной Церковью.

Но в 1922-м году этого никто знать не мог. На наших глазах рушилась главная опора в нашей свинцово-тяжелой жизни — русская церковь. Было страшно, было пронзительно больно. Стены зданий и обшарпанные оградки обклеивались богохульными карикатурами на патриарха и духовенство, повсюду резали взгляд циничные плакаты. Глаза от земли поднимать было противно. «Не надо нам раввинов, не надо нам попов. Бей буржуазию, дави кулаков».

Но совсем рядом, в храме Николая в Клённиках служил, напрямую разговаривал с Богом, отец Алексей Мечев. Всегда можно было прийти за утешением в Георгиевский храм к батюшке Владимиру или к его супруге, Марии Петровне, она тоже могла ласково погладить по голове так, что становилось легче.

Нам с Зикой та исключительно холодная зима 1922-года далась нелегко. Заработка машинисток на жизнь не хватало, мы голодали и замерзали в своей плохо отапливаемой квартире. И я все чаще думала, что надо начинать продавать книги из библиотеки отца. Но так тяжело было решиться на тот шаг. Я пришла за благословением и поддержкой к отцу Владимиру. Выслушав меня, он вздохнул и долго молчал. Батюшка любил книги. До революции он руководил Библиотечным обществом. Как сейчас помню, как бережно, даже благоговейно, отец Владимир держал в руках книги из своей библиотеки. Ему трудно было решиться, благословить меня, начать распродажу. Но голод, но даже за дрова нужно платить, но он не мог ничем мне помочь, они с матушкой голодали сами.