Наследник Земли кротких - [17]

Семён, тем временем, подчеркнув своё идеальное рабоче-крестьянское происхождение, он был внук крестьян и сын простых чернорабочих, перешёл к ранениям, полученным в боях за революцию. Я и не знала, что он был дважды ранен. Первый раз в Крыму, второй раз на Дальнем Востоке.

Товарищи, сидевшие в зале, сначала молча слушали, потом принялись задавать вопросы по службе. Семён коротко и мрачно отчитывался, куда ездил в командировки, подробностей не рассказывал.

- Ты вот что скажи, товарищ Петров, — прервал хмурое отрывистое повествование чекист из первого ряда. — Как это тебя угораздило жениться на дочке профессора? Неправильный выбор, товарищ.

Я сжалась, чувствуя на себе взгляды коммунистов, сидевших в зале. Да что там коммунистов — чекистов, собравшихся на свою жуткую партийную чистку. Семён молчал почти минуту, позволяя им оценить мою „опасность“ для дела мировой революции.

- Я знаю, что победоносная сила марксизма и ленинизма, — изрёк он с пафосом, после паузы, — позволит моей жене преодолеть отсталость. Её темнота связана с её происхождением, но мы не должны сомневаться в силе света, которому мы служим.

И зал взорвался аплодисментами, чуть ли не стены задрожали. Семёну очень быстро вручили обратно его партбилет и наган, пожали руку. Он подошёл ко мне. Я скромно сидела, опустив голову.

- Товарищ Петрова, а вы по-итальянски читать умеете? — резко подняв голову, я с удивлением посмотрела на приветливо улыбнувшегося мне парня, вполне дружелюбного, несмотря на кожанку. Заодно заметила, как мой „муж“ подал мне знак, на несколько мгновений прикрыв глаза.

- Тут понимаете, какое дело… Наши товарищи из Италии переслали нам архиинтересную книгу. Нам бы перевод получить. Книга-то итальянская. Ваше партийное задание. Берётесь?

И внимательный такой взгляд в глаза.

Книгой, переданной чекистам итальянскими товарищами, оказался роман Э. Сальгари „Чёрный корсар“. Успешно скрыв потрясение, я вспомнила о Зике, свободно владевшей итальянским языком, и согласилась на „партийное задание“. Договорились, что листки с переводом будет приносить мой муж.

Странно, но когда я общалась с сослуживцами Семёна, я даже забыла, что у них руки по локоть в крови, они производили впечатление вполне обычных молодых ребят, только в кожанках и с наганами.

- И почему вы считаете нас своими классовыми врагами? — спросила я у своего товарища Петрова по дороге обратно. — Жили бы спокойно сами, и нам бы не мешали. Мы бы для вас все зарубежные книги о флибустьерах и рыцарях перевели на русский язык…

Семён молчал, поддерживая меня, чтобы я не поскользнулась и не упала на скользкой мокрой горочке.

- Думаю, теперь, именно теперь, мы этого и сами уже не понимаем, — неожиданно признался он. — Когда поезд набирает ход, пассажиры вынуждены оставаться в вагонах.

После этих слов я таки поскользнулась. Он помог мне подняться, и мы пошли дальше.

- К тому же, если бы перед самой чисткой несколько видных товарищей не уехали неожиданно на дачу к товарищу Бокию, всё могла кончиться гораздо хуже.

Я остановилась. Он тоже.

- Твой отец Владимир хорошо молится, — еле слышно сказал Семён. И мы пошли дальше.

Отца Владимира тогда тоже вызывали на Лубянку. Он ничего мне об этом не говорил. Я от матушки узнала, что Тучков беседовал с ним о патриархе. Только беседовал, ничем не угрожал.

- Патриарх — прекрасный человек, — сказал о. Владимир Евгению Александровичу. — Ничего больше я о нем сказать не могу.

Потом, в один из вечеров, к изолированному от архиереев патриарху, в обход практически всесильного Тучкова, сумели прорваться несколько епископов во главе с владыкой Кириллом Смирновым.

„Ваше Святейшество, о нас, архиереях вы не думайте. Мы только и годны теперь на тюрьмы“.

О. Красницкий в то время выступал в газетах с заявлениями в духе В. Маяковского. „Я и Тихон — близнецы братья. Кто более матери истории ценен?“

А другой лидер обновленцев „митрополит“ Введенский практиковал беседы с верующими, например, на темы „электризация нравственности“, или „индустриализация религии“. Не отставал от жизни.

Понятно, что не только обычные миряне были смущены введением одного из лидеров обновленцев в состав Синода при патриархе Тихоне, но и епископы сочли необходимым встретиться с Первосвятителем, несмотря на ожидавшие их за этот поступок репрессии. После встречи, их всех в очередной раз арестовали, выслали из Москвы и вновь отправили в ссылки туда, где трудно было выжить даже молодым людям, что уж говорить о маститых старцах.

Мы же, канцелярия патриарха, создали во множестве экземпляров ещё один документ.

„Ввиду того, что Священный при мне Синод и вызываемые мной архипастыри не зарегистрированы гражданской властью, нахожу благовременным работу Синода прекратить“.

Помимо отказа в регистрации архиереев, Советская власть никак не хотела предоставить Патриарху помещение для работы Синода. Начаты были переговоры о покупке домика в Сокольниках, но они шли с невероятным трудом. Верующие, всё же надеявшиеся на благоприятный исход переговоров, собирали деньги для покупки. Но той зимой наш патриарх потерял сознание прямо во время богослужения. Его поместили в Бакунинскую клинику, откуда он уже не вышел. Ответственность всё тяжелее и тяжелее давила на плечи заместителя патриарха Тихона, его первого помощника после ссылки владыки Иллариона Троицкого, митрополита Петра Полянского.