Наследник Земли кротких - [16]

- Тебе с Зикой хорошо бы начать учиться на сестёр милосердия, — внезапно сказал мне батюшка. — Переписчицами при патриархии вам оставаться становится опасно.

Я подумала, что батюшка, как всегда заботится о других, а не о себе. А ещё подумала о том, что хорошо все-таки, что в момент визита Тучкова в канцелярию там была я, а не Зика. Уполномоченный не обратил внимания на меня, красавицу Зику трудно было не заметить. Да что там, её не заметить было невозможно.

- Владыка Илларион, — снова заговорил батюшка, любуясь Покровским храмом в древнерусском стиле, — иногда говорил, что „мы овцы Христовы, а не ба-ра-ны“. Вот и давай поступим в духе этого слова. Подожди, пойду попрошу за вас нынешнюю настоятельницу Обители.

Домой я вернулась ближе к вечеру, познакомившись с больничкой, аптекой и библиотекой в Обители, зачисленная в число учениц на сестёр милосердия. Рассказала Зике, что батюшка благословил нас учиться в Марфо-Мариинской обители. В задумчивых глазах моей названной сестры вспыхнули огоньки неподдельного интереса.

- Я всегда мечтала стать сестрой милосердия, — еле слышно сказала она. — Ну не всегда, конечно. С того времени, как меня поцеловала Елизавета Федоровна, я была совсем ещё девочкой, — Зика погладила свою щеку, вспоминая тот незабываемый поцелуй великой княгини. — Это было в 14-ом году, в начале войны. Она была как всегда красивая, изящная, печальная, её обвиняли в сочувствии к немцам. Когда она вернулась из Петрограда в Москву, её автомобиль забросали камнями русские люди, а она так искренне полюбила Россию… Я с тех пор мечтала вырасти похожей на неё.

Зика говорила чуть слышно, мы сидели с ней, обнявшись, в любимом кресле и шептались. Громко разговаривать в нашей комнате мы к тому времени разучились, потому что подселенная матросская жена Олёна подслушивала. Точнее, её в мою квартиру подселили ещё матросской женой, скоро Оленин муж стал солидным чиновником в Минюсте, располнел, раздобрел, но его отношения с женой остались по-прежнему, так сказать, пылкими. И страсть его супруги к подслушиванию также ничуть не угасла со временем.

В дверь условным стуком постучал Семён.

- Послушай, Таська, — тихо сказал он, вплотную подойдя к облюбованному нами с Зикой креслу. Он говорил тихо всё по той же причине. Олёна подслушивала и регулярно писала доносы. — Тебе придется сходить со мной на партийную чистку.

Я так удивилась, что открыла рот, округлила глаза и замерла без движения в таком положении. Семён смущенно улыбнулся, одновременно подняв пальцем мой подбородок, так что рот закрылся.

- Ты же как-никак моя жена, Таська.

Он опустился перед моим креслом на корточки и взял меня за пальцы. Зика тактично выскользнула из кресла.

- Товарищи интересуются, почему я женился на идейно-отсталой гражданке.

- Олёна?

- Да. И тебя недавно видели в церкви у твоего батюшки. И я ещё ни одной чистки не проходил, всегда почему-то отсутствовал. Выявили…

Семён опять улыбнулся, на этот раз как-то криво. Он был заметно встревожен.

- Когда чистка?

- Завтра, после полудня. Ты не бойся, Тася, с тобой ничего страшного не случится.

- Сеня, я побежала.

Я попыталась встать, но Семён удержал меня в кресле.

- Куда?

- К батюшке своему, попрошу помолиться. Куда же ещё?

Семён продолжал меня удерживать, я вдруг совсем близко увидела его темно-серые, неспокойные глаза.

- Ты знаешь, что вашему патриарху разрешили создать Священный Синод с целью ввести туда Красницкого?

- Да.

- А ты знаешь, что Отдел уже получил распоряжение надавить на Тихона, если он будет сопротивляться?

- Да, — еле слышно ответила я. — Патриарх уже согласился. „Ради мира и согласия“.

Семён немного отдвинулся, пристально глядя мне в глаза.

- Вы в это верите? В согласие между церковью и властью?

Я промолчала.

- Ну иди, Таська, — он отпустил мою руку и встал.

Отец Владимир был в алтаре, когда я прибежала, несмотря на позднее время. Ведь над его головой тоже сгущались тучи. Несколько человек ещё находились в храме. Матушка Мария Петровна стояла вместе с певчими. Служился молебен покровителю храма и Москвы Георгию Победоносцу. Рассказав батюшке, что случилось, я тоже осталась вместе со всеми помолиться. Мы часто молились в те годы вместе, священник в алтаре, а его духовные дети по видимости отделенные от него алтарной преградой, а на самом деле тесно объединенные, спаянные вместе общей тревогой. Не зря именно в те годы вошло в оборот обращение пастыря к своим духовным детям: „родные мои“. Общее горе и общая молитва объединяли нас куда крепче, чем кровное родство.

Чистка проходила по всем их партийным правилам. „Я себя под Лениным чищу“, — писал в те годы В. Маяковский. То есть над столом, покрытым красной кумачовой скатертью, висел огромный портрет вождя революции. Семён положил на стол свой партбилет и наган и, волнуясь, коротко заговорил о себе. Прервался от волнения.

- Не волнуйтесь, гражданочка, — сказал почему-то мне сосед. Я скромно сидела во втором ряду ближе к краю. — Мы не съедим вашего мужа.

К этой чистке я оделась понаряднее, кофточку надела с рюшечками. Но все равно, в свои девятнадцать лет, я это знаю, выглядела как только что вылупившийся из яйца мокрый цыпленок, никак не была похожа на опасного классового врага.