ремеслу обучать.
Так Виктор Дружинин стал учеником старого лекальщика Андреича. Виктор внимательно слушал
его слова, наблюдал за его умелыми руками, учился читать чертежи. Поначалу не все у него
получалось, но он трудился со старанием и даже удостаивался иногда скупой похвалы Андреича.
Однажды старый мастер сказал:
— Я твоего родителя давно знаю. Сначала он у нас сменным мастером был, потом начальником
механического цеха назначили, потом директором, а потом... и сам знаешь..., а теперь вот опять во
главе... Он мужик крепкий...
— Отец Вас тоже уважает, говорит, что Вы в своем деле профессор.
Андреич хмыкнул, довольный:
— Ладно, поживем-увидим.
И он заговорил скороговоркой, словно слагал раешник:
— Немец нас никогда не осилит. Ведь наша страна какая? Нет нам ни конца, ни края. А людей у
нас, как народа. Посчитай-ка у проходной завода...
* * *
Любил Виктор Дружинин работать в ночную смену. Ночная смена казалась ему особенно
ответственной. Приятно было сознавать, что москвичи спят дома, а он трудится, он на посту. Значит,
он нужен фронту, нужен даже больше, чем кто-то другой.
Однажды, когда ожесточенные бои шли уже на дальних подступах к столице и воздушные тревоги
сменяли одну другую, Виктор задал Андреичу вопрос, который мучил его с первого дня войны:
— Не могу я понять, куда же делась эта самая пролетарская солидарность? Как же солдаты
Гитлера, сами рабочие и крестьяне, пошли на нас войной? Где же их солидарность?
Андреич долго молчал, поправлял очки, хмыкал носом, потом сказал:
— Я помню, как германцы с нами братались в первую мировую. Было такое дело. Что верно, то
верно... Оболванил их Гитлер. А солидарность-то долго еще надо лекалом доводить... Когда доведем,
тогда уж, почитай, и мировая революция грянет. А пока: смерть фашистским оккупантам! Помнишь,
как в песне: "Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим".
— Пока отдаем, — вздохнул Виктор.
— Отдаем, да не отдадим! — зло сказал Андреич.
Возвращаясь домой после работы, Виктор теперь не стеснялся смотреть людям в глаза. Ему не
стыдно было смотреть на плакат, на котором строгая седая женщина в черном платке, указывая на
него пальцем, восклицала: "Родина-мать зовет!". Иногда она казалась ему похожей на Ниловну из
Горько-вской "Матери", а иногда на Долорес Ибаррури...
* * *
Дружинины уже давно перебрались из Пушкино обратно в город. Их густо заселенный дом
опустел. Почти все мужчины и старшие ребята была в армии, а женщины и подростки, которые не
работали, строилиукрепления на ближайших подступах к Москве. Анна Семеновна тоже была на
оборонительных работах, Георгий Николаевич почти перестал бывать дома, Виктор жил один,
столовался на заводе, но не унывал, надеясь, что скоро все же исполнится его заветная мечта, и он
будет призван в армию. Иногда к нему забегала Маша и несмотря на его протесты прибирала
квартиру и даже стирала кое-какое его бельишко. Днем она работала на швейной фабрике, поэтому
могла бывать у него дома только по вечерам. Однажды, после долгой воздушной тревоги, она
осталась у него на ночь. Они сидели на диване и целовались. Тихо потрескивала "буржуйка", язычки
пламени бросали через щели ее неплотно прикрытой дверки дрожащие блики на стены и потолок.
Неожиданно Маша вскочила, подошла к пуфику, на котором, как всегда, восседал большой плюшевый
Мишка, и повернула его мордочкой к стенке.
— Ты что? — не понял Виктор.
— А зачем он все время смотрит на нас своими пуговками? Ну его...
* * *
В один из последних дней сентября Георгий Николаевич неожиданно приехал домой на рассвете.
Не снимая плаща и кепки, сел к столу и сказал выглянувшему из-под одеяла сонному Виктору:
— Просыпайся, знатный лекальщик, петушок пропел давно...
Понимая, что отец зазря в такую рань не приедет, Виктор вскочил с постели и стал натягивать
брюки.
— Что случилось, товарищ директор?
— Ты ведь запретил директору завода заходить к тебе в инструментальный, стесняешься
родственной связи. Так вот пришлось нарушить твой сладкий сон...
Виктор, продолжая одеваться, внимательно поглядывал на отца.
— Ну ладно, шутки в сторону, — сказал Георгий Николаевич, закуривая папиросу, — получен
приказ об эвакуации завода. Собираться надо и тебе с мамой...
— Как это?! — удивился Виктор. — Ведь она же роет окопы…, а я...
— А ты ждешь повестку из военкомата. Ты это хотел сказать? — перебил его отец. — Знаем, все
знаем. Мир не без добрых людей... Наслышаны...
Виктор смутился, покраснел:
— Ты прости, отец, но...
— Ладно, бог простит.
Виктор искоса поглядел на отца:
— По-моему, мама ни за что не согласится... бросить лопату и уехать.., в тыл. Ты же ее знаешь...
Оба надолго замолчали. Виктор продолжал одеваться, Георгий Николаевич курил.
— Скажи, пап, а здесь кто-нибудь от завода останется? Мастерская какая-нибудь или еще что...
— Хочешь остаться?
— Если мама останется и хотя бы кусочек завода, то мне и сам бог велел...
Георгий Николаевич прошелся по комнате, остановился напротив сына:
