Наследница Магдалины - [41]

Взглянув на окружавшие ее восторженные лица, Клер не смогла удержать невольных слез. Здесь, в этой залитой солнцем комнате, было так просто верить и принадлежать. Ей так не хотелось, чтобы это когда-нибудь кончилось. Кретьен из Безье сделал паузу, чтобы напиться из стоявшей на столе деревянной чаши с колодезной водой. Пока он отдыхал, его место заняла молодая женщина.

— Вот она, — прошептала горничная Изабель. — Это та самая, которую я видела на вчерашнем собрании.

Клер, переложив тепленькое тельце сына на другую руку, стала с любопытством разглядывать катарку. Была она небольшого роста, стройная, с аккуратной черной косой и золотистой кожей, ловившей и отражавшей свет. Ее светло-серые глаза были необыкновенно чисты, нос и губы совершенны, но было в ней нечто влекущее, что не имело никакого отношения к ее физическому облику.

Говорила она негромко, но чисто. Была необыкновенно выдержанна, и ей не приходилось повышать тона, чтобы быть услышанной.

— Даже его святейшество папа и аббат Сито способны обрести Свет в своих сердцах, если только у них возникает желание найти его. — Ее взгляд держал толпу под гипнозом, и казалось, будто бы она обращается к каждому из присутствующих в отдельности. — Даже Симон де Монфор.

Послышался чей-то возмущенный голос.

— Да, даже Симон де Монфор, — повторила катарка с особым ударением.

Клер заметила, как вокруг тела проповедницы замерцало ровное сияние, словно пламя свечи.

— Вы видели, госпожа… — возмущенно зашептала Изабель.

Клер стало не по себе. Шикнув на служанку, она словно завороженная, смотрела, как это сияние вскоре заполнило комнату золотым светом, а затем постепенно исчезло.

Женщина добродушно улыбнулась потрясенной толпе.

— Не бойтесь, — тихонько промолвила она, — просто сияние моего духа легче заметить. Но каждый из вас носит подобный свет в себе, и вы можете научиться высвобождать его.

Она еще немного поговорила, а затем села на скамью и позволила Кретьену из Безье продолжить свою проповедь. Собрание закончилось, как обычно, хоровым чтением Господней молитвы и возложением рук. Некоторые из присутствующих обступили Брижит, чтобы поговорить с ней. И хотя официально молитвенное собрание закончилось, многие остались, чтобы обсудить услышанное или поговорить с Кретьеном из Безье и с седобородым ученым книжником, не проронившим во время проповеди ни единого слова.

Клер понимала, что ей давно пора идти. Рауль уже должен был вернуться от графа Раймона, но ей почему-то не хотелось уходить отсюда. Кроме того, ее очень интересовала катарка и то, как высвободить из себя этот волшебный свет.

Когда она заколола плащ и стала поправлять накидку, Гильом проснулся и расплакался. Клер ухватилась за предоставившуюся возможность еще некоторое время побыть в этой благословенной гавани. Отойдя в уголок, она развязала тесемки на рубахе и прикрывшись плащом, стала кормить Гильома грудью.

Младенец громко причмокивал. Он был аккуратно перепеленан, а его русые локоны прикрывала белая холщовая шапочка. Клер любовалась его жадным ртом и великолепной, почти прозрачной кожей. В его теплых, карамельно-карих глазах отражались ее собственные. Она нежно коснулась его пушистых бровей.

— Что за чудный ребенок!

Прозрачный, приятный голос заставил Клер повернуть голову, и она встретилась с кристально чистым взором катарки. И снова увидела свое отражение, но теперь уже совершенно с другого угла.

— Сколько ему?

Клер не стала спрашивать, откуда этой женщине известен пол ребенка.

— Он родился осенью, — пробормотала она. — И мой муж рыдал у моей постели, и одежды его были залиты кровью убитых им, — эти слова пришли ей на ум, словно бы она громко произнесла их вслух. Она заметила, как удивленно поднялись брови катарки. — Я… я, — стала заикаться, совершенно сбитая с толку Клер. Гильом перестал сосать грудь, и она поспешила прикрыть свою наготу.

— Можно мне его подержать?

Немножко помедлив и поборов в себе страх, Клер протянула дитя прекрасной незнакомке. Брижит стала баюкать младенца и что-то тихонько нашептывать. Чрево и грудь сладко заныли. Вскоре ему уже не понадобятся пеленки, она уже сейчас чувствовала, как его маленькое тело пытается от них освободиться.

«Точно так же и я пыталась высвободиться из-под докучливой опеки», — подумала она, смерив взглядом Кретьена и безмолвно-сурового Матье.

— Вы не должны бояться за своего сына, — сказала она Клер. — Эта война отразится на его жизни, но судьба его уходит в далекое будущее.

— А вы что, можете видеть будущее? — спросила Клер взволнованным голосом.

— Да, и довольно далекое. Каждый выбирает свою дорогу, но я вижу путь вашего сына со всеми ответвлениями. Он станет взрослым, и у него будут свои дети, — она нежно покачала ребенка и коснулась ладонью его щеки.

— Катары учат, что мир есть зло. Я это понимаю, — промолвила Клер. — Но вот если я приму веру Света, неужели мне придется от всего отказаться? Я ведь умру, если меня разлучат с Гильомом.

— Конечно же, вам не надо от него отказываться, — покачала головой Брижит. — Только избранные заходят так далеко, но даже тут есть свои особенности. Например, Кретьен из Безье приходится мне дядюшкой. Он ярый катар, но он очень меня любит и заботится обо мне точно так же, как и я о нем. У вас не должно быть чувства вины за любовь к сыну или мужу.