Тариэль остался совершенно один. Единственное, чем он мог зарабатывать на жизнь, было его искусство, но он был так слаб после пережитого, что оказался просто не в состоянии выступать со своей обычной программой, превратившись в нищего. В конце концов, он примкнул к шайке уличных воришек, и некоторое время весьма успешно промышлял грабежами — его кошачья ловкость и худоба помогали беспрепятственно проникать в любые дома, для Тариэля преград не существовало. Большую часть добычи ему приходилось отдавать Гальду — парню, стоявшему во главе шайки, и сам он от голода еле ноги передвигал, так как боялся оставить себе хоть что-то, ежедневно наблюдая, как Гальд зверски избивает тех его товарищей по несчастью, которые приносят меньше, чем тому бы хотелось. Правда, Тариэлем он был доволен — ведь тот был достаточно удачлив, и до поры до времени не поднимал на него руку. Когда же однажды это все-таки произошло, реакция Тариэля оказалась совершенно неожиданной. Кто бы мог подумать, что в казавшемся тщедушным теле этого заморыша обитает такой гордый дух и такая готовность никому и ни при каких обстоятельствах не позволять сломить себя! Одной-единственной затрещины хватило, чтобы мальчишка совершенно вышел из себя. Тариэль убил Гальда, метнув нож, вонзившийся негодяю в глаз…
С тех пор Тариэль больше никогда не промышлял воровством. Некоторое время он служил при какой-то таверне, обслуживая вечно пьяных завсегдатаев, а когда заведение закрывалось, ползая на коленях с тряпкой в руках и отмывая заплеванный дощатый пол до темноты в глазах. И все это только за еду, которой опять было совсем недостаточно, так что Тариэль не брезговал и объедками. Но постепенно силы его восстановились, к тому же за время такой безумной жизни он неплохо научился себя защищать. В противном случае, его бы давно убили. Жестокие драки вспыхивали почти ежедневно… С какой стати Тариэль решился испытать свои силы в качестве гладиатора, он и сам не смог бы толком объяснить. Скорее всего, попросту гибель на арене показалась ему предпочтительнее, нежели прежнее унизительное существование. Так или иначе, ему был представлен шанс, и Тариэль им воспользовался. Эта история вызвала у Конана немалое сочувствие: судьба Тариэля чем-то напоминала его собственный путь, и он отлично понимал этого юношу. Конан и сам был тогда еще очень молод, однако успел усвоить простую истину: хочешь выжить — не доверяй никому. Он не позволял душевному расположению и симпатии перерасти в нечто большее, и понятия «друг» для него не существовало.
Этот принцип распространялся на всех, и Тариэль вовсе не был исключением, так что не имел оснований питать иллюзии относительно некоей особенной «приближенности» к киммерийцу. Однако позже, уже покинув Халогу, Конан нередко вспоминал его и представлял себе, как сложилась дальнейшая судьба мальчишки. Почему-то ему не хотелось верить, будто она могла нелепо оборваться в одном из боев. Тариэль был из той же породы упрямых, безрассудных и отчаянно мужественных людей, что и он сам, а таких не просто прикончить. Видно, даже богам слишком занятно наблюдать за ними, чтобы быстро лишить себя развлечения…
Конану так и не удалось сомкнуть глаз до рассвета. Рассудив, что ни к чему и дальше пытаться заснуть, он поднялся и снова направился к дому Тариэля. Ему еще предстояло объяснить Даре кое-что относительно Райбера, прежде чем приводить его. Признаваться же себе в том, что именно желание увидеть ее движет им сейчас в первую очередь, Конану совершенно не хотелось. Что он, красивых женщин не знал? Да сколько угодно. И всегда умел сохранять голову на плечах, не очень-то поддаваясь их чарам. А уж какие были у него красотки, передать невозможно… и еще будут, стоит только свиснуть. Так что Дару следует выбросить из головы. Он вовсе не затем пришел в Бельверус, чтобы затеять интрижку с чужой женой.
Правда, при виде Дары все эти благие рассуждения как-то разом улетучились. Тем не менее, Конан взял себя в руки и спросил, может ли он прямо сейчас видеть Тариэля.
— Вообще-то, он еще спит, — улыбнулась в ответ женщина. — Но если он тебе очень нужен, так пойди и попробуй его разбудить.
Некоторое время Конан созерцал своего прежнего знакомого, растянувшегося на постели в чем мать родила и не подававшего признаков жизни. Потом подошел и тряхнул его за плечо.
— Эй, хватит дрыхнуть. У меня к тебе дело.
Тариэль недовольно замычал, но глаза все-таки приоткрыл, не сразу сообразив, что происходит. Наверное, он решил, что сон продолжается, и потому воззрился на киммерийца в полном недоумении.
— Ко-онан? — недоверчиво протянул он затем. — Это… как? Откуда ты взялся? — Тариэль пару раз моргнул, силясь прогнать наваждение, но северянин никуда не исчез и не растворился в воздухе, так что постепенно он начал осознавать, что, в самом деле, это не мираж и не галлюцинация, а самая что ни на есть реальность. — Как ты меня нашел?
— Возле таверны, — невозмутимо сообщил варвар. — Нашел, подобрал и доставил сюда. Что, совсем ничего не помнишь?
— Смутно, — вздохнул тот.
Вид у Тариэля был такой, словно он с утра еще никого не убил и пребывает из-за такого досадного недоразумения в самом мрачном расположении духа. Глаза, воспаленные, с красноватыми прожилками белков, заплыли после многолетних обильных возлияний, лицо, заросшее рыжеватой щетиной, выглядело так, что и можно было страшнее, да некуда.