Наследие: Книга о ненаписанной книге - [16]

Шрифт
Интервал

скрывал тайну ее смерти. Я знал, что Лотта любила читать о жизни других, и поэтому был сильно удивлен отсутствием каких-либо записей или писем в биографических произведениях, хранящихся на чердаке. Я поймал себя на этой мысли после ее размышлений о Мэрилин Монро, и мое недоумение только усилилось, когда я принялся дистиллировать переписку Флобера с современниками. Только что я перепечатал четыре пассажа из его переписки с Луизой Коле, которые, по мнению Лотты, соответствовали теме «самобытность».

«Что делает персонажей из Прошлого столь прекрасными — так это их самобытность. В этом все дело — найти что-то в себе. Сколько наук нужно не изучить, чтобы стать независимым от книг! И сколько их нужно не перечитать! (8 мая 1852 года)».

«Все мои корни — в книге, которую я знал наизусть еще до того, как научился читать, а именно в «Дон-Кихоте», прибавьте к этому бурлящую пену нормандских морей, хандру и непроглядный туман (19 июня 1852 года)».

«Никто не самобытен в чистом смысле этого слова. Талант, так же как и жизнь, передается через инфузию, и мы должны пребывать в благородном обществе, ориентируя наши потребности на общение с учителями (6 июня 1853 года)».

«Читать полезнее, чем писать, потому что мы пишем то, что другие уже писали до нас, увы! (13 марта 1854 года)».

Перепечатывая эти цитаты, я вспоминал ее собственные соображения по поводу самобытности, ее негодующее осуждение радикального упразднения этого понятия, что, по ее мнению, свидетельствовало бы о неспособности вложить в него более глубокий смысл. Она часто обращалась к этой теме как к одной из главных в ее будущем большом романе.

«Достаточно того, что мы с тобой знаем, каков скелет нашего произведения, — сказала она как-то. — А разобраться в чем-то можно только тогда, когда связываешь одно с другим».

«Чем больше вещей связаны друг с другом, тем проще проникнуть в суть этих вещей, — продолжала она, добавив, что таков закон структурирования. — Однако мы не занимаемся структурированием, мы пишем книгу. Роман — не научное исследование хотя бы потому, что дает представление о личной жизни людей, времени, мире. Сравнивая свои переживания с опытом других, глубже познаешь и самого себя».

Уверенный в том, что лучший подарок Лотте — это хороший вопрос, в тот день я спустился вниз с намерением прояснить те неясности, которые встретились мне в биографиях.

И хотя мы обменялись самыми что ни на есть теплыми приветствиями, я помню то чувство досады, которое испытал, снова застав у нее Акселя Ландауэра.

Единственный ребенок в семье, я один правил в своем королевстве и потому, наверное, не владел талантом приковывать к себе внимание окружающих. Маргарета заметила однажды, что, стоило мне только стать объектом всеобщего интереса, я тут же обращался в бегство. И хотя присутствие Акселя Ландауэра вызывало во мне неприятное чувство ревности, желание развернуться и уйти в свою комнату, я не поддался этому порыву и принял приглашение разделить их компанию. Налив себе кампари, я занял место в кресле перед камином. Аксель и Лотта возобновили тем временем прерванный моим появлением разговор.

«Мы тут болтаем про серийных убийц, Макс, — пояснил Аксель, — и нам очень не хватает мнения эксперта — господина Таллича».

Из его книг и Лоттиных рассказов я знал, что Таллич хорошо разбирался в психологии серийных убийц. При жизни он был одним из немногих европейцев, сотрудничавших с американским институтом, который исследовал этот вид преступлений. Они с Лоттой часто ездили в Америку, куда его приглашали на конференции по бихевиоризму. Он изучал также исторические, философские и социологические аспекты этого явления, пытаясь объяснить, почему серийные убийства встречались в Европе реже, чем в Америке.

«Больше всего мне запомнились слова Тобиаса о том, что серийные убийцы не учатся на своем опыте и не знают чувства жалости», — сказала Лотта.

«А разве то же не распространяется на всех убийц?» — спросил я.

«О нет, — возразил Аксель, — огромное число убийств было, несомненно, совершено из жалости».

«Из жалости к самому себе, — съязвила Лотта, — это самое опасное из чувств».

«Ты слишком строга, — мягко возразил Аксель, — иногда жалость к самому себе оказывается весьма благотворной. На заре взрослой жизни мне понадобилась многолетняя терапия, чтобы я в конце концов смог с состраданием взглянуть на того ребенка, каким я был, и перестал винить себя за то, что оказался сыном отца-тирана и матери, которая вела себя так, будто не замечала всех его жестокостей, тем самым наказывая меня вдвойне. Ребенок думает, что получает по заслугам, а когда осознает, что на детей этот закон не распространяется, у него возникает чувство жалости к себе. Ни один ребенок не заслуживает жестокого обращения».

«Ты совершенно прав, — сказала Лотта доброжелательно, — я сама не знаю, откуда у меня такое отвращение к самосостраданию».

«Amor fati, — вставил я, — ты принимаешь судьбу такой, какая она есть, плохой или хорошей».

Лотта замолчала на мгновение и задумчиво посмотрела на меня.

«Это правда, дорогой», — сказала она с нотками благодарности в голосе.


Рекомендуем почитать
Комната из листьев

Что если бы Элизабет Макартур, жена печально известного Джона Макартура, «отца» шерстяного овцеводства, написала откровенные и тайные мемуары? А что, если бы романистка Кейт Гренвилл чудесным образом нашла и опубликовала их? С этого начинается роман, балансирующий на грани реальности и выдумки. Брак с безжалостным тираном, стремление к недоступной для женщины власти в обществе. Элизабет Макартур управляет своей жизнью с рвением и страстью, с помощью хитрости и остроумия. Это роман, действие которого происходит в прошлом, но он в равной степени и о настоящем, о том, где секреты и ложь могут формировать реальность.


Признание Лусиу

Впервые издаётся на русском языке одна из самых важных работ в творческом наследии знаменитого португальского поэта и писателя Мариу де Са-Карнейру (1890–1916) – его единственный роман «Признание Лусиу» (1914). Изысканная дружба двух декадентствующих литераторов, сохраняя всю свою сложную ментальность, удивительным образом эволюционирует в загадочный любовный треугольник. Усложнённая внутренняя композиция произведения, причудливый язык и стиль письма, преступление на почве страсти, «саморасследование» и необычное признание создают оригинальное повествование «топовой» литературы эпохи Модернизма.


Прежде чем увянут листья

Роман современного писателя из ГДР посвящен нелегкому ратному труду пограничников Национальной народной армии, в рядах которой молодые воины не только овладевают комплексом военных знаний, но и крепнут духовно, становясь настоящими патриотами первого в мире социалистического немецкого государства. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Скопус. Антология поэзии и прозы

Антология произведений (проза и поэзия) писателей-репатриантов из СССР.


Огнем опаленные

Повесть о мужестве советских разведчиков, работавших в годы войны в тылу врага. Книга в основе своей документальна. В центре повести судьба Виктора Лесина, рабочего, ушедшего от станка на фронт и попавшего в разведшколу. «Огнем опаленные» — это рассказ о подвиге, о преданности Родине, о нравственном облике советского человека.


Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье (сборник)

«Алиса в Стране чудес» – признанный и бесспорный шедевр мировой литературы. Вечная классика для детей и взрослых, принадлежащая перу английского писателя, поэта и математика Льюиса Кэрролла. В книгу вошли два его произведения: «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».


Дора Брюдер

Автор книги, пытаясь выяснить судьбу пятнадцатилетней еврейской девочки, пропавшей зимой 1941 года, раскрывает одну из самых тягостных страниц в истории Парижа. Он рассказывает о депортации евреев, которая проходила при участии французских властей времен фашисткой оккупации. На русском языке роман публикуется впервые.


Вирсавия

Торгни Линдгрен (р. 1938) — один из самых популярных писателей Швеции, произведения которого переведены на многие языки мира. Его роман «Вирсавия» написан по мотивам известного библейского сюжета. Это история Давида и Вирсавии, полная страсти, коварства, властолюбия, но прежде всего — подлинной, все искупающей любви.В Швеции роман был удостоен премии «Эссельте», во Франции — премии «Фемина» за лучший зарубежный роман. На русском языке издается впервые.


Последняя любовь

Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.


Исход

В знаменитом романе известного американского писателя Леона Юриса рассказывается о возвращении на историческую родину евреев из разных стран, о создании государства Израиль. В центре повествования — история любви американской медсестры и борца за свободу Израиля, волею судеб оказавшихся в центре самых трагических событий XX века.