Наши времена - [34]

Лев Борисович, едва успев устроиться в гостинице «Эврика», тот час же из своего номера «люкс» позвонил по телефону первому жителю и ветерану городка — академику Александру Никифоровичу Мезенцеву. В трубке послышался женский голос, и Лев Борисович, пытаясь угадать, кто это — жена Мезенцева или его взрослая дочь, попросил позвать к телефону Александра Никифоровича.

— Да, да, слушаю, — тут же донесся нетерпеливый мужской голос. Лев Борисович назвал себя, и Александр Никифорович сразу перебил его с упреком: — Почему вы не дали телеграмму? Излишняя скромность тут ни к чему, и вот вам первое наказание — никто вас не встретил… Если вы не очень устали с дороги, зайдите, пожалуйста, ко мне. Я вас жду.

По случаю такого визита Лев Борисович надел свой парадный костюм, тщательно завязал галстук — занятие, которое он по сегодняшний день еще полностью не освоил; дома приходит на помощь жена, она-то уж умеет завязывать узел. Посмотрев на себя в трюмо и оставшись собой доволен, Лев Борисович быстро сошел с лестницы. На зеленых скамьях, расставленных вокруг клумбы, у входа в гостиницу, сидели пожилые мужчины и женщины. Все они, по-видимому, были знакомы друг с другом. Лев Борисович успел уловить фразу, которую пожилой мужчина с бритой головой произнес на чистейшем еврейском языке, за исключением русского слова «пятерка». Разговаривал он, подавшись всем корпусом к человеку, сидевшему четвертым от него, так что двое между ними невольно тоже должны были слышать их.

— Пятерка, которую мой Шмулик вчера получил, досталась мальчику не легко. Все лето он не выпускал из рук физику Ландсберга, все три тома…

Лев Борисович догадался, что эти люди, должно быть, являются родителями тех детей, которые сейчас сдают здесь экзамены в университет. «Володя тоже мог бы приехать сюда и сдавать экзамены, — подумал Лев Борисович. — И мне с ним было бы гораздо веселее».

С Морского проспекта дул приятный прохладный морской ветерок. Если бы у Льва Борисовича спросили, какие существуют моря, он, оказывается, не все бы смог назвать. Есть Каховское море, Московское море. Не счесть, сколько образовалось морей. И вот еще одно. «Нужно будет сегодня со всей моей командой выкупаться в этом новом море», — решил он.

С проспекта, что ведет к уютным жилым кварталам, являющимся почти точной копией московских новых микрорайонов, Лев Борисович направился на улицу Ломоносова, восхитившую его своей идеальной тишиной. Такой тишины в Москве уже не найти. Белые, голубые, розовые двухэтажные коттеджи утопали в девственном зеленом лесу. Каждый коттедж как бы являлся обладателем большого леса. Наиболее шумным видом транспорта, повстречавшимся Льву Борисовичу на этой длинной улице, был детский велосипед «Орленок».

Среди великолепных, просторных, отделанных с большим вкусом коттеджей, неожиданно, словно бедный родственник, вынырнул неказистый деревянный домик с невысокой зеленой крышей и узким козырьком над крылечком. Этот дом в городке стал как бы музейной редкостью, но экскурсантов туда не водят, потому что это не музей, а обычный жилой дом, в нем живет не кто иной, как сам академик Александр Никифорович Мезенцев. Маститому ученому не хочется расставаться с этим жилищем, как не хочется расставаться с приятными воспоминаниями молодости. Правда, он вовсе не был уже молодым, когда во главе специальной комиссии явился сюда затем, чтобы найти неподалеку от большого сибирского города подходящее место для будущего научного городка. Чудесная долина, заросшая вековечной тайгой, широкая многоводная река, которая в ближайшее время, благодаря строительству гидроэлектростанции, станет настоящим морем, близость и в то же время известная обособленность от шумных железнодорожных и автодорожных магистралей — все это понравилось комиссии. Александр Никифорович вбил первый колышек в таежную землю и при этом вслух повторил слова, когда-то сказанные Михаилом Ломоносовым: «Российское могущество прирастать будет Сибирью».

Мезенцев был первым ученым, справлявшим здесь новоселье — в этом деревянном домике, где он живет и поныне. Кроме этого дома уважаемый академик является еще и обладателем старого, отслужившего свой век вездеходика, который пора бы давно сдать в утиль. Среди юрких «москвичей», представительных «волг», величественных «чаек», несущихся по асфальтированным дорогам городка, мезенцевский автомобиль на высоких колесах, со старым брезентовым верхом напоминает допотопную громоздкую колымагу. На этом вездеходе Александр Никифорович ездил по первым лесным просекам; правда, чаще ему приходилось пробираться пешком — в высоких резиновых сапогах и с накомарником на голове.

Мезенцев принял Льва Борисовича с полным сибирским радушием. Увидев в окно гостя, он вышел к нему навстречу, крепко пожал руку и провел к себе в кабинет. Окно, у которого стоял письменный стол, было почти во всю стену и щедро пропускало солнечный свет. Вообще в доме было очень благоустроенно и уютно. Александр Никифорович посадил около себя гостя и с живым интересом стал расспрашивать о людях, которые приехали с ним. Лев Борисович рассказывал, и академик одобрительно кивал головой.