Наши времена - [172]

Взяв девушку под локоть, повел к себе в кабинет, предложил сесть на диван, стоявший у стены, поодаль от стола и стульев, присел рядом с ней.

— Что слышно у вас дома? Почему отец не написал, что ты приедешь? Почему вообще он не пишет? — Марк Львович задавал один вопрос за другим, и, вполне понятно, Люба ни на один из них не могла ответить.

Ей было неловко. Она желала быть родственницей, но… чтобы ради нее занятые, деловые люди ждали там, в передней комнате… Наверно, ей нужно было начать поиск своих родственников с других Зеглманов, не отрывать от работы главного инженера комбината в середине трудового дня. Люба попыталась внести ясность:

— Я приехала с отцом, Зеликом Моисеевичем.

— С отцом? Где же он? — забеспокоился Марк Львович. — Не случилось ли с ним, упаси бог, чего-нибудь в дороге?

— Ничего не случилось. Он в гостинице.

— Почему же вы к нам не заехали? И как… вы говорите, зовут вашего отца?

— Зелик Моисеевич.

— А разве… не Борис Алтерович?

— Нет, не Борис Алтерович.

— Но ведь ваша фамилия Зеглман?

— Зеглман, — с радостью подтвердила Люба.

Марк Львович не помнил, как зовут дочь его родственника, в голове мелькали имена «Элеонора», «Эльвира», «Элизабет».

— А зовут вас… как?

— Меня зовут Люба.

— Люба… прекрасное имя. У меня есть тетка, которую тоже зовут Люба. Любовь Ароновна.

Люба подумала, что наступил момент, чтобы перейти к генеалогии, и вынула из сумочки небольшой, в красной обложке, блокнот.

— Здесь у меня все записано. Прадеда моего звали Гирш, по-русски, значит, Григорий, прабабушку звали Рохл, Рахиль.

— А моего деда звали Хаим, а бабушку — Песя, это с отцовской стороны. По материнской линии… — Марк Львович задумался. — Вспомнил: его звали Мотл, ее — Голда.

— Выходит, мы не родственники, — заключила Люба разочарованно.

— Близкие, — очевидно, нет, — согласился Марк Львович.

— А может, даже и не дальние, — вздохнула девушка. — Но у меня к вам есть еще один вопрос, сугубо деловой.

— Сугубо деловой?

— Да. Мне нужны трубы…

— Трубы? Ради них вы сюда и приехали? Вы — толкач? — Он от души рассмеялся, и смех его, вероятно, был слышен в приемной комнате.

— Не мне они нужны, а заводу «Метиз», что в Муравеле. Мой отец работает в отделе материально-технического снабжения, но это все равно, я или он, без металла мы отсюда не уедем. На нашем заводе срывается план.

— Вопрос о трубах мы обдумаем, — сказал он. — И… вопрос о нашем родстве — тоже. Мне бы хотелось, чтобы такая толковая девушка, как вы, была моей родственницей. Знаете что, Люба, поезжайте ко мне домой, у меня очень славная мама, она уже старенькая. Будет вам рада. Зовут ее Мина Ефимовна. С нею вы все подробно выясните, возможно, и в самом деле… Вы же — Зеглман. — Немного наклонившись к Любе, добавил доверительно, перейдя вдруг на «ты»: — Ты еще не знаешь, что за семья у нас. Здесь, в Рудинске, фамилия Зеглман — одна из самых известных. Познакомишься, сама увидишь…

9

Люба направилась к матери Марка Львовича, где ее уже ждали. В том же длинном платье, туфлях на высоких каблуках, с янтарным кулоном.

Мать Марка Львовича и ее тридцатичетырехлетний внук Феликс встретили гостью очень тепло. Открывший на ее звонок дверь Феликс тут же протянул ей руку.

— На пороге не принято знакомиться, — улыбнулась она.

Из боковой комнаты вышла старушка, неторопливо, внимательно оглядела девушку и, видимо, осталась довольна.

— Марк мне уже звонил о тебе, я знаю, что ты ищешь родственников. — Мина Ефимовна чуть приподнялась в своих домашних шлепанцах, чтобы получше вглядеться в лицо рослой, статной гостьи.

В гостиной был накрыт стол. На белой скатерти стояли мисочка с салатом и две тарелки — одна с нарезанной селедкой в кружочках лука, другая — с колбасой. Посреди стола — бутылка рислинга и вокруг нее три рюмочки.

— Это все на скорую руку приготовил Феликс, — пояснила бабушка, как бы снимая с себя ответственность за скромное угощение. — Давайте-ка сядем к столу и перекусим.

Люба долго упрашивать себя не заставила, успела проголодаться.

— Феликс, — бабушка кивнула в сторону пустой тарелочки, стоявшей возле Любы.

Внук тут же наполнил тарелочку и подвинул к Любе.

— Кушай! На нас не смотри, мы уже поели, — подбодрила старушка девушку.

Когда с едой было покончено, Мина Ефимовна взяла Любу под руку и повела к себе в комнату. Вслед за ними направился Феликс.

Бабушке восемьдесят один год. Лицо ее, сохранившее следы былой красоты, и теперь еще как будто освещал ровный и спокойный свет, похожий на тот, что окрашивает горизонт перед тем, как погаснут последние лучи вечерней зари; голубоватые зрачки ее глаз напоминали две свечи, которые, догорая, светят так же ярко, как вначале. На шее у нее висел медальон, в нем — фотография ее покойного мужа, которого она боготворила при жизни, а теперь, после его смерти, все ее мысли связаны только с памятью о нем. В утренние часы, после завтрака и недолгой прогулки поблизости в сквере, Мина Ефимовна садилась у себя в комнате за письменный стол. Она писала воспоминания о Льве, своем муже.

— Садись, дитя мое, — сказала она Любе, указывая на стул подле себя, и сама привычно уселась на свое место за столом. — Будем устанавливать родство. Кто же из нас первый начнет рассказывать?