Наши времена - [14]

— Да, сегодня у меня как раз новоселье…

— Есть поговорка: два новоселья равны одному пожару, — произнес Алексей Антонович сквозь смех и кашель.

— Как ваше здоровье? — спросил академик у Льва Борисовича.

— Грех жаловаться, — ответил Лев Борисович. — Правда, в молодости у меня обнаружили порок сердца и выдали даже «белый билет». А во время войны ушел в ополчение, воевал, шагал с полной выкладкой, форсировал реки, был тяжело ранен, лежал в госпитале на операционном столе — и все это с моим злосчастным пороком, — и, как говорится, выдюжил. После войны тоже были тяжелые годы, я бы сказал, лично для меня иногда даже более тяжелые, чем во время войны. Алексей Антонович знает…

— Да, — Стропов грустно покачал головой, — одно время завотделом кадров нашего института каждый раз заходила ко мне и настаивала, чтобы я уволил Льва Борисовича. «Что, собственно, вы к нему имеете?» — спрашивал я у нее. «Лично я ничего не имею, — отвечала она. — Он порядочный человек и, насколько мне известно, хороший специалист, но я получила сигнал». — «От кого?» Она называла сотрудника, который уже давал «сигналы» и на других работников. Этого подлого сигналиста мы в скором времени вышвырнули из института.

— Прежде всего, наука начинается там, — заметил академик, — где перестают слепо верить в авторитеты… Ну, значит, мы договорились, — обратился он к Льву Борисовичу. — Если вам нужно время, чтобы подумать о переезде… Пожалуйста, мы подождем.

— Мне кажется, план хороший, разумный. Он мне нравится. И я полагаю, что сотрудникам моей лаборатории план этот тоже понравится. Во всяком случае, большинству… — сказал Лев Борисович.

Возвращаясь в такси домой, Лев Борисович думал о том, что он не может не ехать, когда речь идет о деле, которому посвятил всю свою жизнь. Но тут же перед ним всплыли многочисленные трудности, которые нужно будет преодолеть. О них пока что не хотелось думать. Он сидел в кабине рядом с шофером и смотрел на освещенную фарами дорогу, несущуюся навстречу, пытаясь вспомнить фамилию графа или князя, владевшего когда-то домом, в котором он только что был. Переворошил в памяти всех Трубецких, Голицыных, Ермоловых и все-таки не вспомнил…

ПОЗДНО НОЧЬЮ

Вечерами микрорайон светится всеми своими новыми тысячами окон, но постепенно свет тут и там гаснет. Раньше всего обычно он гаснет в кухнях — домочадцы поужинали, хозяйки помыли посуду, сняли с себя фартуки. В одиннадцать часов, а порой немного позже диктор телевидения желает зрителям спокойной ночи, и те, усталые, облегченно вздохнув, выключают телевизоры. Сквозь гардины уже не сеется на улицу голубоватый свет экранов. Вскоре остаются гореть только дежурные лампы у подъездов и на лестничных площадках, да кое-где еще светит лампочка в квартире. Светлое пятно от нее не исчезает, лежит светлячком на крохотном кусочке тротуара или на тропинке, а то и притаится в траншее, на недавно уложенной там трубе.

Был уже второй час ночи, но Лев Борисович еще сидел за столом в своем кабинете. Свет настольной лампы проникал на улицу, прокравшись между половинками гардины, а в коридоре пучок лучей, скользнув в приоткрытую дверь, улегся на красной каемке ковровой дорожки.

Лев Борисович просматривал почту, которую обычно приносят три раза в день. Утром — утренние газеты, вечером — «Вечерку», днем — письма. Приходя вечером домой, он бегло просматривает корреспонденцию, вылавливает наиболее важную, подробнее читает позже, перед физкультзарядкой, о которой не забывает перед сном так же, как набожный еврей о «Кришме»[4].

Сейчас он с интересом просматривал книгу, вышедшую на днях из печати; автор, известный металлург, прислал ее с теплой дружеской надписью на титульном листе. Читая книгу, Лев Борисович, по своему обыкновению, тут же что-то записывал в толстый блокнот, который уже давно было пора сменить, но его хозяину так же трудно с ним расстаться, как со старым столом. Лев Борисович каждый раз выискивает на страничках блокнота крохотные свободные островки и, желая побольше втиснуть в них, пишет мельчайшими буквами. Зато он там находит все, что ему нужно, правда, часто с немалым трудом. Лев Борисович вообще считает, что одна треть жизни у него уходит на поиски.

Однако в это позднее ночное время бодрствовал не один Лев Борисович. Вернувшись час назад домой, он никого из гостей уже не застал. Поля, усталая после вечеринки, лежала на диване, который ночью превращается в двуспальную кровать. Как обычно, она заняла место у стены, ждала Лебора — так за глаза дружески-шутливо зовут Льва Борисовича на работе и так называет его она. Володя тоже еще не спал в своей маленькой комнате, он «глотал» «Лунную пыль» Кларка — Лиза дала ему книгу на один вечер. Довольный тем, что домочадцы еще не спят, Лев Борисович, едва успев снять пальто, остался стоять в коридоре напротив обеих комнат и в приподнятом тоне начал рассказывать, зачем его срочно вызвали в институт и о чем там говорили. Своей вытянутой фигурой, удлиненным лицом, на котором горели глаза, он в эти минуты действительно напоминал Дон Кихота, невероятного фантазера, ему только недоставало шпаги и шлема безрассудного рыцаря. В его рассказе было что-то совсем детское, никак не вяжущееся со степенностью и серьезностью научного работника, ученого, да и вообще пожилого человека.