Наши времена - [131]

К счастью, на самом деле с Диной Ленович все обстояло не так уж печально. Напротив, именно в этот момент она ощущала заметное улучшение здоровья. Для нее наступил тот самый долгожданный период затишья, когда недуги малость отпустили и дали что-то вроде передышки. В чем же тогда дело? Почему именно теперь Дина Ленович вздумала переполошить, сорвать с места своих братьев и сестер?

Вот та маленькая загадка, на которую необходимо дать ответ.

2

Поселок, в котором Дина проживает без малого тридцать шесть лет, называется Васютинск. Не так давно он стал районным центром, но слово «центр» даже с негромкой приставкой «рай» — райцентр, не очень к нему подходит. Глушь, до ближайшего города добрых три сотни километров. Единственная артерия, соединяющая поселок с окружающим миром, — это речка Васютинка, по которой за короткий период навигации, примерно с середины мая до конца сентября, курсирует небольшой катер, именуемый здесь «паузок». Самолеты сюда не летают и железная дорога пока что еще не проложена.

Вот в этот далекий уголок во время войны приехала Сора Ленович с пятью детьми: Диной, Мотлом, Берлом, Этл и Эстер.

Муж Соры — Гирш Ленович — был на фронте. До войны его семья жила в Донбассе, потом вместе с другими семьями эвакуировалась в глубокий тыл. Дорога была долгой, трудной. Сначала поездом добирались до Новосибирска, затем по Оби плыли до пристани Каргасок и, наконец, пересев на паузок, продвигались все дальше на север. На каждой пристани сходило по нескольку семей, чтобы обосноваться в окрестных селениях. Сора с детьми продолжала путь до самого конечного пункта — пристани Васютинск. Несмотря на отдаленность, оказалось совсем не просто найти здесь свободное жилье. Сначала Сору поместили в довольно просторный дом, но вскоре, ранним утром, растерянная и заплаканная, она явилась к председателю поссовета Ивану Степановичу.

— Товарищ председатель, — сказала она, — вы поселили нас у Мирончихи. Но я не могу и не хочу быть обузой. Никакой жизни у нас там нет. Хозяйка говорит, что мы ее сильно стеснили.

— «Стеснили»! Подумаешь, какие баре! — возмутился Иван Степанович. — Да у нее, у Мирончихи, дом вон какой, а живут вдвоем — она да сын. Поэтому я и поселил вас туда.

— Нам негде шагу ступить. Здесь нельзя, там нельзя. Все время крик. Дескать, мы грязь разводим. Шумим, не даем покоя. На нас никто никогда не был в обиде, никто на нас не кричал. Сегодня утром она потребовала, чтобы мы убирались из ее дома, вот мы и убрались.

— Кулачье, бессердечные люди! Мирон, мужик ее, был самый что ни на есть кулак. Отстроил себе самый большой дом на селе… И жена его, и сынок, наш колхозный бухгалтер, из той же породы… Пошли со мной! Я им покажу, что значит выгонять, когда вас поселил поссовет.

Побагровевший от негодования, Иван Степанович поднялся со скамьи, оперся на костыли и шагнул вперед… Однако Сора так и осталась стоять на месте.

— Мы туда не вернемся, не будет нам житья, раз уж хозяйка не хочет… Лучше уж сразу в гроб.

— Гитлер будет лежать в гробу… А мы с вами будем жить! Идемте со мной! Я с этой Мирончихой так поговорю, что она у меня и пикнуть не посмеет.

— Нет, нет, — не соглашалась Сора. — Туда — ни за что!..

— Добро… К этой ведьме я подселю кого-нибудь, кто не испугается ни ее брани, ни хитрых повадок ее сынка. Я-то его хорошо знаю. Вам же я пока выделю другое жилье, правда на короткое время. Ну, за мной!

Далеко идти не пришлось. Иван Степанович привел Сору в соседний дом, в котором была одна-единственная, но довольно большая комната с двумя окнами и просторные сени. В комнате стоял длинный стол с такими же длинными скамьями по бокам. На стене висел плакат «Родина-мать зовет!».

— Здесь вам пока что будет неплохо, в нашем красном уголке… — сказал Иван Степанович. — Можете переносить свои вещи.

А еще через две недели Сора перебралась из красного уголка в другой дом, откуда выехал его прежний хозяин. О лучшем жилье она не могла и мечтать. Две комнаты, терраса и участок с огородом.

Было начало лета, и Сора успела засадить две грядки картофеля, грядку лука и грядку моркови. Старшая дочь, шестнадцатилетняя Дина, работала в бригаде рыболовецкого колхоза. Рыбу ловить ей не приходилось, она помогала обрабатывать ее и засаливать. Четырнадцатилетний Мотл каждый день уходил на лесозаготовки и получал за это паек, полагающийся рабочему. На младших детей Сора получала из колхоза муку, молоко и немного меда. В общем, жить можно было, но надо же было случиться такому, что Сора, простудившись, полежала неделю с высокой температурой и умерла, обретя вечный покой на васютинском погосте.

В деревнях и селах старшую дочь называют «нянька», поскольку на ней лежит обязанность присматривать в доме за младшими детьми. Дина и прежде нянчила детей, когда мать была занята, а теперь пришлось заменить ее совсем. Она вынуждена была перейти из колхозной бригады на другую работу — поближе к жилью, чтобы в обеденное время успеть забежать домой, похозяйничать в кухне и на участке. Устроилась уборщицей в поссовете, заодно выполняя обязанности курьерши.

— Уберешь две наши комнатки, разнесешь пару бумаг и повесток по указанным адресам — и свободна. Можешь бежать домой, — так сказал ей Иван Степанович, и так оно и было.