Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник" - [4]

«Величайшее преступление совершает тот, — писал он [6], — кто внушает толпе сомнение в истинности ее религиозных убеждений. Народ без веры, это — народ без страха и без надежды. Самая несовершенная религия более соответствует природе человека, чем какая бы то ни была философская система, потому что философия обращается только к рассудку личности, между тем как вера, воздействуя непосредственно на врожденное сердцу каждого религиозное чувство, ведет толпу к возвышенным понятиям и идеям, недоступным низкому, сравнительно, уровню ее умственного развития. Религия внушает народу благочестие, неразрывно связанное с его нравственностью, тогда как философия не может оказывать хотя сколько-нибудь заметного влияния на убеждения толпы. Всякая общественная власть должна смотреть на себя, как на судно, которое только тогда может считать себя в безопасности, когда ему удастся закинуть свой якорь на небеса. Гражданская доблесть и смелость состоит, в настоящее время, не в том, чтобы бороться против религии и церкви. Напротив, нам нужна смелость и доблесть для того, чтобы сознать и провозгласить ту истину, что именно ослаблению в народе религиозного чувства и искусственному возбуждению в нем животных страстей и аппетитов, — что именно этому Франция обязана раздирающим ее ныне террором. Лицемерные законодатели! Своими насмешками над общественной моралью и презрительным отношением к религии, вы нанесли человечеству глубокие неизлечимые раны. Счастье ваше, Дидеро, Гельвециус и ла-Метри счастье ваше, что судьба благосклонно позволила вам вовремя сойти с арены жизни, потому что, иначе, вам неминуемо довелось бы испытать на самих себе ненависть толпы, когда-то рукоплескавшей вам в ответ на ваши фантастические уверения и обещания, и вы погибли бы плачевной смертью от рук палачей, которых вы сами подготовляли к деятельности заплечных мастеров своими материалистическими учениями».

Горький и притом кровавый опыт заставил наконец Францию сознать всю необходимость религии [7].

— Священные понятия религии, — говорил с кафедры Порталис [8], — столь же необходимы для умственного мира, как идея творения для мира физического. Мораль, без церковного учения, есть тело без души и правосудие без судилищ. Народ уважает более то, что велят ему именем Бога, нежели то, что доказывают ему именем рассудка. Суеверие и фанатизм бывают следствием невежества; но религия есть плод ума и просвещения. Полуфилософия рождает безбожников, совершенная философия ведет к благочестию.

Христианская идея стала снова распространяться среди населения; в школах введено обязательное преподавание Закона Божия, и мало по малу восстановлялось публичное богослужение. Духовные училища были открыты, и духовенство получило право на свое существование.

Потрясения, вызванные французской революцией, в большей или меньшей степени отразились во всех государствах Европы. Общество очнулось и пришло к убеждению, что только религия просвещает и созидает прекраснейшее здание внутри человека, а напротив, безверие разрушает все.

— Какая жалкая тварь человек, не воспособляющийся небесными средствами, — говорил Монтань в той же Франции.

Мир узок для людей живущих без религии, понятия их ограничены, цели ничтожны, и жизнь незавидна. Человек без религии — «жалкое творение, имеет одни низкие только чувства, низкие желания, и все стремление его ограничено только землею, на которой он пресмыкается» [9]. В сердце каждого человека живет чувство и сознание божества, и религия служит надежною опорою для слабых сил в борьбе со злом. «Где дух Господень, там свобода», там порядок, там уважение ко всему честному и благородному, там исполнение долга и нравственных обязанностей. Народ, состоящий из одних атеистов и материалистов, не верующий в свободную жизнь духа, ни в загробное существование души, живет лишь одною животною жизнью и не в состоянии прогрессировать и цивилизоваться. «Христианство, — писал Ламартин, — впервые провозгласило на земле принципы свободы, братства и равенства». Философия же XVIII века, отвергая религиозные догматы, не изобрела ни одного слова более истинного, более совершенного и более святого, чем учение Христа. От того ни социальные смуты, ни антирелигиозное движение не в состоянии были вырвать с корнем из сердца человека врожденное ему стремление к божеству, не могли убить в нем потребность и спо-собность допытываться причины мироздания [10]. Тяжело состояние человека, который томится внутреннею жаждою божественной истины и не находит ее. «Жалкая работа сочинять себе веру», — говорит И.В.Киреевский [11].

Люди, с огорчением смотревшие на распущенность нравов и на упадок церкви, не могли оставаться на перекрестке двух путей — веры и безверия. Они не могли примириться с холодным материалистическим отрицанием религии, не питали сочувствия и к церкви римско-католической, профанируемой на Западе самим духовенством, осмеянной философами ХVІІІ века и совершенно упавшей в общественном мнении; они видели в ней смешение предания истинного с неистинным, божественного с человеческим; они с недоверием относились к ограниченности и сухости протестантства, отвергающего предание и дающего слишком мало питательного для сердца.