Наши химические сердца - [55]

В пятницу вечером я забаррикадировался в подвале, чтобы не участвовать в вакханалии наверху и избежать вопросов от тети и бабки. Тех, как всегда, интересовало, почему я такой мрачный.

– Джинсы в обтяжку, длинные патлы, – ворчала бабуля. – Он затесался к этим эмо, точно говорю. Я читала про них на компьютере в христианской ассоциации.

– Да нет, он просто сатанист, – ответила мама, и бабка заткнулась.

Потом наступила суббота. Холодная. Темная. Унылая. Самый подходящий день для дня рождения Грейс. Близилась буря, она же ярмарка в честь Дня благодарения.

Изначально ярмарка предназначалась для продажи скота и осенних овощей и фруктов, но с тех пор прошло семьдесят лет, и теперь это был любимый праздник старшеклассников всего города. Свежий прохладный воздух, мерцающие карнавальные огни и запах фритюра способствовали подростковому отрыву.

Я готовился почти весь день. Обычно мне было плевать, как я выгляжу, но сегодня… Сегодня казалось важным выглядеть как можно привлекательнее. Я постригся коротко. Купил новую серую толстовку, черные джинсы в обтяжку и новый черный шарф. Вместо старой папиной куртки надел новое дорогое шерстяное пальто – ранний подарок на Рождество от предков. Я начистил ботинки, причесался, разделил волосы на пробор и пригладил их гелем. Короче, к вечеру я стал другим Генри, более взрослым Генри, из другого времени.

В ожидании Лолы и остальных я завернул подарок для Грейс. Я долго думал и в конце концов решил подарить ей книгу – «Мы – звездная пыль» Элин Келси. Я не воспринимал это как метафору, не считал, что иллюстрации призваны символизировать хрупкость существования и наших отношений. Я просто решил, что книга ей понравится.

Я завернул подарок в коричневую бумагу – это была наша традиция, начавшаяся много лет назад, когда Мюррей впервые посмотрел «Звуки музыки». Мы никогда не дарили друг другу открытки, а вместо них рисовали на оберточной бумаге: иногда писали глубокие и многозначительные цитаты, иногда рисовали узоры или Эйба Линкольна, оседлавшего велоцираптора и рвущегося в бой. По-разному. Например, для Лолы в этом году мы разрисовали бумагу символами из той самой настольной игры про гоблинов и эльфов. Она не впечатлилась.

Сначала я думал написать какое-нибудь стихотворение, романтическую или трогательную цитату, но никак не мог найти подходящую. Поэтому нарисовал Уолтера Уайта простым карандашом: грубый фоторобот, как тот, который всем показывали братья Саламанка в сериале, – и написал: «С днем рождения, бро».

– Ого, – послышалось с лестницы. Я обернулся и увидел Лолу, как всегда, в шмотках из далеких 1990-х. – Генри, да ты круто выглядишь. Суперкруто. Обычно я не обращаю внимания на противоположный пол, но блин.

– Твой удивленный тон намекает, что раньше я выглядел как лох.

– Ну-ка покружись, красавчик.

– Не смей обращаться со мной как с сексуальным объектом, – ответил я, но все же встал и повернулся кругом.

Лола присвистнула.

– Все девчонки будут твои.

Пришли Джорджия и Маз и притащили Понго. Мы стали играть в «я никогда не…» – проигравший выпивал рюмку водки. Но солнце клонилось к закату, а я все еще нервничал. Я поднялся и стащил бутылку красного вина из бара, отнес в подвал и выпил бокал. Это не помогло, и тогда я выпил еще бокал и еще. Когда настало время идти на ярмарку, в бутылке почти ничего не осталось. Мы прибыли на место, когда на ярмарочную площадь уже опустились прохладные розовые сумерки. Нас шатало – не столько от выпитого, сколько от волшебного предвкушения грядущего вечера.

Ла взяла меня под руку, и мы двинулись в толпу.

– Готов? – спросила она.

– Нет.

– Как думаешь, какая она будет сегодня?

– Она абсолютно непредсказуема. Придут ее друзья из Ист-Ривер, так что, наверное, мы поздороваемся, я вручу подарок, и все. Да мне больше ничего и не надо. Давай просто веселиться, Ла. Ты, я и больше никого. Ну их всех.

– Роскошный план, дорогой.

Я не знал, где Грейс, знал лишь, что она точно где-то здесь и окружена незнакомыми мне людьми. Мы впятером пробирались к колесу обозрения. Разноцветные кабинки в вечернем свете сияли как леденцы. Из потрескивающих динамиков у старинной карусели лилась «Полуночная серенада» Гленна Миллера. В очереди за картошкой фри танцевала пожилая пара.

И тут я увидел ее в толпе. Люди расступились, будто почувствовали, что я смотрю на нее.

Это была Грейс Таун и не Грейс Таун.

На ней было красное пальто, а на губах – красная помада. Она вымыла голову, завила волосы, и они падали ей на плечи медово-золотистыми волнами. Ее кожа перестала быть землистой, как будто выходные она провела на солнце; она даже нарумянилась, словно ей хотелось хорошо выглядеть. Теперь я понял, почему, впервые увидев Грейс, Лола сравнила ее с Иди Седжвик: они обе были роковыми красотками и выглядели так, будто только что чуть не умерли от передозировки, но вернулись к жизни после инъекции адреналина. Грейс сияла, блистала, словно звезды взорвались и отдали ей свои атомы, заставив ее светиться изнутри. Никогда не видел ничего столь невыносимо прекрасного.

Вокруг нее толпились люди (я знал, что так будет). Я и раньше видел в ней проблески той девчонки, которой она была раньше, той, что собирает вокруг себя толпу друзей, – но теперь передо мной было живое доказательство. Грейс заметила, что я пялюсь на нее, улыбнулась и поманила меня рукой.