Наши химические сердца - [53]

Мюррей заплакал, а потом его вырвало на колени.

– А теперь можем мы уже пойти на вечеринку? – спросила Мэдисон.

– Ну уж нет! Для вас – никаких вечеринок! А ну вставай немедленно, Мюррей Финч, – или клянусь, я за себя не отвечаю.

Рыдающий и заляпанный рвотой, которая сильно пахла текилой, Маз кое-как поднялся. Ла убрала ему волосы с глаз, и сделала это даже ласково.

– Пойдем в «Бургер Кинг», протрезвеем, а потом поедем к Генри и займемся наконец чем-нибудь полезным.

Через час, съев два бургер-обеда, я сидел под лосиной головой в своем подвале и вертел в руках остывшее луковое колечко. На коленях у меня лежал словарь, Лола искала идеи с помощью генератора случайных слов на аймаке, а Мюррей просматривал словарь городского сленга на телефоне. Мэдисон Карлсон без возражений проследовала с нами ко мне домой (скорее всего, опасаясь гнева Лолы в случае побега) и теперь спала в моей кровати. Вот уж не думал, что увижу в своей кровати эту нимфу. Я старался не замечать, как ее черные джинсы облегают бедра, как разметаны волосы по моей подушке и как она пахнет ванилью и специями… – полная противоположность Грейс Таун.

– Генератор предлагает… маскарад, – сказала Лола.

Она решила, что лучшее занятие для субботнего вечера – попытаться спасти газету, хотя в тот момент я уже понимал, что это невозможно, потому что за остававшееся время мы просто не успели бы придумать ничего приличного.

– А что, это могло бы сработать. Статьи о том, что все мы в школе носим маски и тому подобное психологическое дерьмо.

– Нет, смотрите, у меня тут кое-что получше, – прервал Маз. – «Видовая дисфория». Это когда тебе кажется, что ты на самом деле представитель другого вида. Вот какую тему вам надо взять! Теперь я наконец понимаю, почему мне всегда хотелось стать драконом. Вы только представьте, какие бомбы можно написать: «Пятьдесят оттенков Смауга», «Волшебный дракон Пушок дает первое интервью после реабилитации», «Фалькор – дракон, приносящий удачу: счастливый конец».

– Не смей стебаться над трансвидами, – сказала Лола.

– Не волнуйся, я ни разу не драконофоб.

Потом Мюррей снова заплакал, и мы прекратили попытки реанимировать газету, которую я, вероятно, уничтожил собственноручно своей беспечностью, и направили все силы на надувание матраса. Надув его наполовину, мы улеглись на него втроем и уснули, свернувшись калачиками.

– Прости, что испортили тебе день рождения, Ла, – прошептал я, но она прижала палец к моим губам и покачала головой.

И хотя от любви к несуществующей девушке у меня ныли кости и болели мягкие ткани легких, я подумал: а ведь могло быть и хуже.

22

Я СМУТНО ПОМНЮ следующие две недели. Кажется, я доделывал домашние задания и пропускал редакционные собрания с Хинком, менялась погода, и меня неотступно преследовало чувство, что чего-то не хватает. Оранжевых листьев, например: моя лента на «Фейсбуке» из тыквенно-солнечной превратилась в сплошные мемы «зима близко».

А еще не хватало Грейс Таун.

– Где эта твоя странная подружка? Что-то давно ее не видно, – как-то раз спросила Сэйди.

Мы с Мюрреем, Лолой и Мэдисон Карлсон (непостижимым образом затесавшейся в нашу компанию) ввалились ко мне домой. Ла тут же поднесла к горлу ладонь, повелевая Сэйди заткнуться, но было уже поздно.

– О черт. – Сэйди закусила губу. – Прости, амиго. Вы с Грейс расстались?

– Мы больше не произносим слово на «Г», – ответил Мюррей. – Отныне, пожалуйста, упоминай о ней как о Той, Которую Нельзя Называть.

– Грейс не была моей девушкой, а значит, мы не могли расстаться, – заметил я, разматывая шарф и вешая его в прихожей.

– Чувак, не произноси имя Той, Которую Нельзя Называть, – поправил Мюррей. – Никак не запомнит.

– А что случилось? – спросила Сэйди.

Но, увы, я и сам толком не знал, что случилось. Да, я круто облажался, когда зашел в комнату Дома, но никак не ожидал, что Грейс после этого вовсе испарится. Мне хотелось перед ней извиниться, отвести ее в сторону и сказать все то, что прежде не мог сказать вслух. Но она перестала ждать меня у шкафчика после занятий. Я вообще ее больше не видел.

Пару раз она появлялась на занятиях, но, кажется, наши учителя задались целью не подпускать нас друг к другу.

– Привет, – шепнул я ей на второй неделе, когда она наконец пришла на актерское мастерство и заняла свое место в глубине зала. – Я соскучился.

– Генри, не отвлекайся, пожалуйста, – окликнула меня миссис Биди. – Теория драмы Бертольта Брехта – важнейшая тема курса. – Она поманила меня ближе к сцене, где сидели все, кроме Грейс. – Подходи поближе, пожалуйста.

– Давай после уроков поговорим? – прошептал я.

Грейс Таун взглянула на меня, но промолчала, а после уроков не пришла.

Иногда мама разрешала мне брать машину, и я проезжал мимо дома Грейс, но ее «хендай» никогда не было на месте. По вечерам я катался на велосипеде мимо кладбища, надеясь застать ее с цветами на могиле Дома, но так и не застал, хотя свежие цветы появлялись там каждый день. Все напоминало мне о ней. Бывало, я видел ее в толпе в столовой или замечал, что кто-то покормил Рики Мартина Кнуппса II, когда я забывал его покормить, или рядом с сообщениями, которые я ей отправлял (спрашивая, где она), появлялись надписи: «просмотрено в 17.50», «просмотрено в 11.34», «просмотрено в 20.05». Но ее рядом не было. Я не чувствовал ее присутствия. Никогда.