Наши химические сердца - [26]

– Хенрик, ты не танцуешь, – сказала она, заметив, что я застыл, взяла меня за руку и встряхнула, будто это могло заставить меня ощутить силу ритма.

Танцор из меня был тот еще, но я напился, а она была нереально красива, и мне так хотелось поцеловать ее в первый раз именно тогда, когда играла «наша» песня. Поэтому я обнял ее и, когда ритм снова замедлился и все кругом закричали от восторга, начал танцевать с ней.

Грейс касалась меня и находила любой повод, чтобы провести рукой по моей коже. Мне нужно было лишь набраться храбрости, наклониться и поцеловать ее в губы. Всего на секунду найти в себе невероятную смелость.

– Генри! Грейс! – услышал я знакомый голос.

И через секунду к нам подбежала Лола, обняла нас, встряла между нами и стала танцевать. Я готов был ее убить. Джорджия притащилась следом. Песня закончилась, началась другая, мы продолжали танцевать и прыгать, а я молча оплакивал то, что так и не случилось.

Через три песни Грейс взяла меня за руку.

– Хочу пить, – сказала она.

– Мы пойдем с вами! – воскликнула Лола.

Я бросил на нее взгляд, означавший «задушу тебя позже», но она не смотрела в мою сторону, поэтому мне оставалось стиснуть зубы и пойти за девчонками во двор. Жидкость, оставшаяся на дне ванны с пуншем, к тому времени стала подозрительного коричневого цвета, и в ней плавал ботинок Мюррея. (У Хеслина я видел Маза только один раз: он почему-то был в костюме пирата и пил из литровой кружки через спиральную соломинку.) У Грейс в сумке по-прежнему лежала ее фляжка с водкой; мы поделили ее содержимое на четверых и залили единственной запивкой, которую смогли нарыть, – ярко-красной газировкой. А потом сели в саду в темноте и стали пить.

– Мне нужно в туалет, – сказала Грейс и отдала мне стакан.

– Мне тоже, – заявила Джорджия.

Как только они оказались вне зоны слышимости, я повернулся к Лоле:

– Не хочу показаться грубым, но не могли бы вы, ради всего святого, свалить отсюда прямо сейчас? Кажется, у нас с Грейс что-то наклевывается.

– Ага, видела, как вы держались за руки.

– Так почему подошла?

– Потому что она пьяна и ты – тоже, и мне кажется, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Лола.

– Ты выяснил, кого она навещает каждый день на кладбище? Потому что чем больше я об этом думаю, тем меньше мне эта темная история нравится.

– Лола.

– Ты в кого влюбляешься, Генри? В нашу Грейс? Или в ту девчонку с «Фейсбука»? Потому что, как бы тебе ни хотелось видеть ее такой, той девчонки больше нет.

– Лола.

– Да ради бога, делай что хочешь. Но если она сожрет тебя с потрохами, ко мне плакаться не приходи.

– Еще как приду. Зачем еще нужны лучшие друзья? – Я кивнул на Маза, который стоял за ее спиной в глубине сада и оживленно спорил с Шугар Ганди. Он по-прежнему был в костюме пирата.

– О боже. – Лола покачала головой. – Что с вами, мужиками, не так?

Когда наши спутницы вернулись, Ла встала, чмокнула Джорджию в щеку и произнесла:

– Пошли, дорогая. Срочное дело.

Так мы наконец остались одни. Только мы и вселенная.

Грейс взяла меня за руку, и мы куда-то пошли – сначала сквозь толпу, дожидаясь, пока алкоголь попадет в кровоток и вернет нас в блаженное состояние, в котором мы пребывали всего полчаса назад.

Я не помню, кто кого вел, а может, нам в голову одновременно пришла одна и та же мысль, но вдруг мы оказались в темной галерее сбоку от дома. Я прислонился к кирпичной стене: кружилась голова – и не успел понять, что происходит, как Грейс уже прижалась ко мне, ее губы нашли мои, а пальцы стали шарить в волосах. И первой мыслью было: «Черт, я даже не знаю, какая песня сейчас играет». Но скоро это стало неважно, ведь Грейс Таун целовала меня и все было так, как я себе представлял. Недели сомнений (нравлюсь ли я ей вообще?) растаяли как дым, потому что я нравился ей, иначе и быть не могло, теперь я знал наверняка.

Я держал в руке стакан с напитком, но мне не хотелось прерывать поцелуй, и я обнял ее свободной рукой, стараясь не забрызгать ее спину ярко-красной жидкостью. Мы прижались друг к другу и совпали, как кусочки мозаики. Мне хотелось поднять ее, чтобы она обхватила меня ногами, но кто-нибудь мог нас увидеть – еще не хватало, чтобы мы стали той самой парой, которая фактически занималась сексом на публике.

Мы целовались две песни подряд – обе незнакомые, – а потом Грейс отстранилась, закусила нижнюю губу и посмотрела на меня так, будто хотела что-то сказать. Она стояла, положив ладони мне на грудь, а потом произнесла:

– Мне пора домой.

– Могу проводить, если хочешь.

– Окей.

Я взял наши сумки и куртки, которые валялись на кровати в комнате младшей сестренки Хеслина (к двери была приклеена записка «НЕ ВЗДУМАЙТЕ ЗАНЯТЬСЯ ЗДЕСЬ СЕКСОМ, ДИКАРИ ХРЕНОВЫ»). Грейс позвонила родителям и сказала, что идет домой, – как будто хотела сообщить мне, что, когда мы придем, она не пригласит меня к себе. И я не возражал, потому что еще никогда не занимался сексом и сомневался, что в таком состоянии способен сделать это достойно, даже не будь я девственником. И вот я пошел провожать ее по холодной улице, не касаясь ее и не держа ее за руку. Мы шли и обсуждали дурацкие темы для газеты («Школьный дух»? «Начало истории»? «Оставь свой след»?), как будто и не было того поцелуя.