Наша юность. Мистерия о милосердии Жанны Д'Арк - [108]
Народ бедняков.
Который серьезен.
И почтителен.
И народ нищих.
Голытьба.
Который несерьезен.
И непочтителен.
Против Него были те, кто работает, и те, кто ничего не делает.
Те, кто трудится, и те, кто бездельничает.
Вместе.
Наравне.
Народ тружеников.
Который серьезен.
И почтителен.
И народ попрошаек.
Который несерьезен.
Но который, возможно, все же почтителен.
Кто его знает.
Голова идет кругом.
Ум за разум заходит.
Мысли путаются, когда видишь такое.
Против Него были городские работники.
Из города.
Те, кто работает в городе.
У хозяев.
У зажиточных.
А также, наравне, вместе — сельские работники.
Наравне с ними также.
Крестьяне, приезжающие на базар.
Но ведь Он же ничего плохого им не сделал.
Всем этим людям.
Чего только порой ни наговорят.
Нагородят вечно с три короба.
Злые языки.
Чего только ни наговорили.
А ведь Он никому ничего плохого не сделал.
Он слишком молод.
У Него и времени–то не было.
Во–первых, у Него и времени–то не было бы.
Да, видно, на чужих костях всяк плясать горазд.
Вы, христиане, знаете, что Он сделал. Вот что. Спас мир.
Странная судьба — настроить всех.
Восстановить всех против Себя.
Она плакала, плакала, она подурнела от слез.
Она, величайшая Краса на свете.
Мистическая роза. [390]
Башня из слоновой кости. [391]
Turris eburnea. [392]
Царица красоты.
За три дня на нее стало страшно смотреть.
Люди говорили, что она постарела на десять лет.
Они ничего в этом не смыслили.
Она постарела больше чем на десять лет.
Она знала, она прекрасно чувствовала, что постарела больше, чем на десять лет.
Она постарела на целую жизнь.
Дураки.
На всю свою жизнь.
Она постарела на всю свою жизнь целиком, и даже больше, чем на свою жизнь, больше, чем на одну жизнь.
Потому что постарела она на целую вечность. Она постарела на всю свою вечность. А это первая вечность, после вечности Божией. Потому что постарела она на всю свою вечность.
Она стала Царицей.
Она стала Царицей Семи Скорбей. [393]
Она плакала, плакала, она так подурнела.
За три дня.
Она стала страшной.
Просто смотреть страшно.
Такой некрасивой, такой страшной.
Что над ней стали бы смеяться.
Наверняка.
Если бы она не была матерью осужденного.
Она плакала, плакала. Ее глаза, ее бедные глаза. Ее бедные глаза покраснели от слез. И больше никогда уже они не будут видеть ясно. Впредь. С этих пор. После всего этого. Польше никогда.
Отныне больше никогда она не будет видеть достаточно ясно.
Чтобы работать.
А ведь потом придется гнуть спину, чтоб заработать на жизнь.
На свою бедную жизнь.
Опять гнуть спину.
Потом, как и прежде.
До гроба.
Штопать чулки да носки.
Иосиф износит ещё.
Словом, справляться со всем, что женщине положено делать по дому.
Сколько приходится биться, чтоб заработать на жизнь.
Она плакала, она стала страшной.
Слипшиеся ресницы.
Оба века, верхнее и нижнее, —
Набрякшие, помятые, побуревшие.
Щеки, испещренные.
Изрезанные.
Изборожденные морщинами.
Словно изъеденные слезами.
На каждой щеке — глубокий след от слез.
Глаза ей жгло огнем.
Никто еще никогда так не плакал.
Меж тем слезы были для нее облегчением.
Кожу ей саднило, жгло огнем.
А Он в то же время висел на кресте, и Его Пять Ран жгло огнем.
И Его лихорадило.
И ее лихорадило.
И была она тем сопричастна Его Страстям.
Она плакала, нелепая, страшная.
До того страшная,
Что над ней наверняка стали бы смеяться.
Потешаться.
Наверняка.
Не будь она матерью осужденного.
Даже уличные мальчишки отворачивались.
Когда ее видели.
Отворачивали голову.
Отводили взгляд.
Чтобы не рассмеяться.
Чтобы не рассмеяться ей в глаза.
А кто его знает, быть может, и чтобы не заплакать.
Счастье еще, что Он знал старого Иосифа Аримафейского. Благодетельный человек этот старец, тут уж сомневаться не приходится.
И какое все–таки счастье, что этот старик соблаговолил проявить к Нему участие.
К Его останкам.
Бренным.
Так что у нее будет все же большое утешение.
Единственное.
Одно–единственное.
Последнее.
Утешение в виде могилы.
Погребения и могилы.
Точнее сказать, Его похоронят в превосходной гробнице.
В новой гробнице.
Вырубленной в камне.
В скале.
Прямо в скале.
Сверх того, Его похоронят в превосходном саване.
В простыне.
Для Его последнего ложа.
Для Его последнего сна.
И в довершение всего, Его похоронят в гробнице богача.
Счастье, что этот старый человек займется Им.
Проявит к Нему участие.
К Его телу.
К Его останкам.
Бренным.
Всегда, знаете ли, хорошо, когда о тебе заботятся.
Этот старый мудрый человек.
Добродетельный человек.
Осторожный, как все старики.
Благоразумный.
Осмотрительный.
Внимательный.
Заботливый.
Предусмотрительный.
Бережливый.
Рачительный.
Быть может, чуть–чуть скуповатый, как все старики.
Потому что у них остается уже не так много жизни.
Главнейшего из благ.
Самого большого блага.
Вооз был весьма рачительным. [394]
Рачительный, дорожащий своими силами.
Рачительный, дорожащий своими деньгами.
И, конечно, дорожащий своим временем.
Он все–таки сделал себе гробницу.
Превосходную гробницу.
Превосходную усыпальницу.
Вырубленную в камне, в скале.
Прямо в скале.
На свою усыпальницу он все–же слегка раскошелился.
Чтобы потом ему было хорошо.
Теперь же ссужает, отдает, оставляет гробницу свою Иисусу.
Ох, ох, это значит, что сын ее вовсе не всеми оставлен.
Раз уж богач уступает ему свою гробницу.
Составляем ли мы вместе с ними одну Церковь? Мы православные и католики? Неужели Православие и Католицизм суть два легких одного тела Церкви Христовой? Следовательно, Христос дышит всеересью папы? Разве отчужденная Западная Церковь, Католичество, не осуждена Церковью, не предана диахронически анафеме? Тогда, можем ли мы беспрепятственно общаться с ними совместными молитвами и единой службой? На эти и многие другие вопросы пытаются ответить авторы настоящей книги.
В книге известного русского зарубежного историка Церкви Н.Н.Воейкова "Церковь, Русь, и Рим" дано подробнейшее исследование истоков, разрыва и дальнейшей судьбы взаимоотношений Латинства и Православия. Глубочайший исторический анализ совмещается с выводами о вселенской значимости и актуальности идеи Русской Православной Монархии, об "удерживающей" миссии Русских Православных Царей и причинах неурядиц в современной России. Книга может использоваться как учебное пособие и как увлекательный исторический очерк для вдумчивого читателя.
В статье рассматривается трактовка образа Девы Марии в ряде стран Латинской Америки в контексте его синкретизации с индейской и африканской религиозной традицией. Делается вывод о нетрадиционном прочтении образа Богоматери в Латинской Америке, специфическом его понимании, связанным с поликультурной спецификой региона. В результате в Латинской Америке формируется «народная» версия католицизма, трансформирующая постепенно христианскую традицию и создающая новую религиозную реальность.
Книга содержит авторское изложение основ католической веры и опирается на современное издание «Катехизиса Католической Церкви».
Рассказы и статьи, собранные в книжке «Сказочные были», все уже были напечатаны в разных периодических изданиях последних пяти лет и воспроизводятся здесь без перемены или с самыми незначительными редакционными изменениями.Относительно серии статей «Старое в новом», печатавшейся ранее в «С.-Петербургских ведомостях» (за исключением статьи «Вербы на Западе», помещённой в «Новом времени»), я должен предупредить, что очерки эти — компилятивного характера и представляют собою подготовительный материал к книге «Призраки язычества», о которой я упоминал в предисловии к своей «Святочной книжке» на 1902 год.
О том, что христианская истина симфонична, следует говорить во всеуслышание, доносить до сердца каждого — сегодня это, быть может, более необходимо, чем когда-либо. Но симфония — это отнюдь не сладостная и бесконфликтная гармония. Великая музыка всегда драматична, в ней постоянно нарастает, концентрируется напряжение — и разрешается на все более высоком уровне. Однако диссонанс — это не то же, что какофония. Но это и не единственный способ создать и поддержать симфоническое напряжение…В первой части этой книги мы — в свободной форме обзора — наметим различные аспекты теологического плюрализма, постоянно имея в виду его средоточие и источник — христианское откровение. Во второй части на некоторых примерах будет показано, как из единства постоянно изливается многообразие, которое имеет оправдание в этом единстве и всегда снова может быть в нем интегрировано.