Наша прекрасная Александрия. Письма к И. И. Каплан (1922–1924), Е. И. Бронштейн-Шур (1927–1941), Ф. Г. Гинзбург (1927–1941) - [52]

Но во всяком случае, когда только почувствуете, что достаточно отдохнули нравственно и физически в уюте у мамы, немедленно сбрасывайте свой аристократизм и принимайтесь действовать с упорством и настойчивостью обыкновенного смертного! Я бы посоветовал Вам пойти к Кану и совсем просто поговорить с ним о том, что нужно Вашему «нутру», «нутряному человеку», – в какой степени можно надеяться выбиться в ЦИТе на чисто научную дорогу. Впрочем, я боюсь давать такие советы, – это дело Вашего чутья. Одно могу сказать, что Иосиф Львович человек очень хороший и работать с ним для Вас будет хорошо и полезно. Мне бы хотелось, чтобы Вы вышли под его руководством на Варбурго-Мейергофо-Хилловскую дорогу! Если будет нужно, я могу и написать Кану о Вас. Только узнайте в точности, тот ли это Кан, которого я имею в виду. Мой Кан – старший ассистент и, кажется, доцент 1-го МГУ и, как упомянуто, прозывается «Иосифом Львовичем». Жил он где-то в Басманных, сейчас точного адреса не помню; это уже Вы узнайте, пожалуйста. Прогулкам по московским переулкам я очень сочувствую. Если у Вас Drang nach Osten, то у меня он скорее в переулочек: так бы и встал на постоянный якорь в какой-нибудь Старо-Московский или Ярославский переулочек, чтобы доживать там оставшиеся годы с книгами: дорабатывать, приводить в порядок, дописывать недоработанное и недописанное.

Но этакая идиллия возможна была бы лишь при чувстве, что кругом народ, если уж не «счастлив», то, по крайней мере, не мучается, не страдает, располагает собой, не обманут, идет к тому, что ему действительно нужно.

Извещением о Н. П. Резвякове я немного огорчен. Говоря аристократическим языком, «энтелехия» русского интеллигента, в конце концов, лакейство. Ну кого он собрался радовать, чей взор ласкать, кому потрафлять-то, что облакеился на старости лет? Глупенький старичок? Пригласить И. С. Беритова в Комакадемию я советовал руководителям давно, и это будет хорошо, если они решаются. Если не Беритова, которого они почему-то опасаются, то Ю. В. Фольборта, которого я рекомендовал им в январе этого года.

Ну пока, простите. Поклон мой Вашим. Пишите.

Преданный Вам А. Ухтомский

7

26 мая 1930

Дорогая Фанечка, как Вы живете? Как Ваша работа в Комакадемии? Поехали ли Вы на Харьковский съезд? Как вообще Ваши дела?

А у нас: как много перемен пронеслось мимо нас с средины марта и за пасхальные недели! В средине марта скончалась моя двоюродная сестра Елизавета Александровна Мелентьева, доживавшая здесь около своего старшего сына в качестве пенсионерки – матери трех сыновей, погибших во время гражданской войны. Затем, вскоре после Пасхи, скончался мой милый сосед и приятель Вл. Дан. Заленский. Наконец на этих днях мы хоронили Юрия Александровича Филипченко, оборвавшегося неожиданно в расцвете работы и только что засеявшего на лето поле опытной пшеницы по заказу Ленинской академии. Оба последние покойники – мои товарищи по выпуску из университета, товарищи по студенческой работе в университете, начиная с совместной подготовки к кристаллографии на 1 курсе.

Вот эти три смерти заставили пронестись пред памятью далекое прошлое, начиная с юности. С сестрой Лизой я познакомился, когда мне было лет шесть: она тогда приехала молоденькой девушкой из Женевы, где воспитывалась, к своему старому отцу, моему дяде, доживавшему одиноко в Рыбинске. С тех пор долгое время моя жизнь соприкасалась с лицом Лизы, которую очень любила воспитывавшая меня тетя. Отдаленно вспоминаю мои детские внечатления от треволнений, происходивших в связи с выходом Лизы замуж, потом грубого и такого чужого человека – ее мужа; потом появление ее сыновей, потом кончина ее отца, потом ее приезды ко мне в Корпус, потом наше, общее с нею, присутствие при кончине тети Анны.

С Влад. Данил. Заленским связывало меня очень многое, в особенности после 1918 года. Прежние студенческие связи укреплялись и развивались, благодаря такому близкому сожительству, когда мой кабинет и его кабинет разделялись всего лишь тоненькой стенкой, через которую мы перестукивались и переговаривались. Он был человек очень принципиальный и не приспосабливающийся. Поэтому ему было трудно среди зоологов, издавна составлявших одну компанию и систематически проводивших только угодных им людей. Очень честный по натуре, так сказать, несгибаемый человек, Заленский шел своим путем, не заискивая у тех, кто задавал тон, и не приплясывая под этот тон. Оттого его постоянно обходили и отнимали у него то, что могли, и скудоумные сверстники, вроде Догеля, оказывались далеко впереди его. В настоящем году на него посыпались беды, точно из рога изобилия. Вновь назначенная ассистентка повела интриги, доводившие дело до проверки его деятельности. Очень уменьшилось жалование. Истрепанное за прежние годы сердце не выдержало, и Вл. Дан. скончался от паралича сердца в клинике Ланга 27 апреля. Очень курьезно было смотреть, что врачи вскрывали его мозг и внутренности, чтобы «как-нибудь объяснить себе неожиданную смерть». Простому здравому наблюдателю было ясно, что человек затаскан сверх сил, едва ходит, и малейшего толчка достаточно для того, чтобы все это оборвалось.