Ты уехал с ней, а не со мной, и с ней останешься, от нее не уйдешь. Не теряй бодрости духа и будь покоен, что ты все делаешь. Я всю эту ночь переживала В. А. Если бы я могла прийти к ней, как-нибудь успокоить ее, хорошо поговорить с ней. Моя душа полна этим чувством. Затем должна высказать тебе
самое главное для меня. Ты мне приносишь сейчас очень глубокие огорчения. Особенно все это больно сейчас, когда ты уехал, я совсем одна. Мне вообще очень трудно жить. Все сейчас, даже мое здоровье, изменилось, весь мой организм разладился. Ты
меня глубоко огорчаешь своей неправильной оценкой наших отношений. Я решила было пока молчать об этом, но вот все твои события меня вынуждают высказать до дна души мою боль. Неужели в наших отношениях была и есть одна страсть, неужели они основаны
только на
эгоизме и
грехе? Кто был твоим
живым и
настоящим помощником во всех твоих делах и мыслях? Кто
жертвовал всем, чтобы двигать твое дело, чтобы окружать тебя, сближать со всеми душой? Кто раскрыл и дал всю
ширину, глубину и
красоту чувства,
к о т о р ы х т ы не и м е л, т. к. иначе не ушел бы от В. А.? Кто есть твоя
истинная духовная половина? Кто живет и горит всякой секундой с тобой?
Где тут один грех, от чего тут искать спасенья, что я гублю? Неужели все это можно назвать злом, грехом, падением? Как досадно и горько, что
мне приходится самой все это говорить, а не слышать от тебя и не видеть главное, что это все дает тебе действительное счастье и удовлетворение и нужно тебе для дела. Мне жаль, что я должна писать об этом, но
теперь иначе не могу. Вижу, как ты забываешь все это важное и подчиняешься какой-то idee fixe, которая все затмевает и ты теряешь твердость, теряешься. Думаешь об одном грехе, видишь один грех! Как будто ничего кроме греха и нет. Еще я хочу тебе сказать, что когда ты будешь исповедоваться, ты не можешь говорить о наших отношениях
как только о грехе и умалчивать обо всем, что является их
основой и
смыслом. Ты не смеешь сравнивать наши отношения с чувственностью и паденьем. Ты не смеешь перед Богом унижать мою святыню, в которую я вложила мою душу. Помни, что ты нанесешь мне тяжелую рану. Все это, чего ты не чувствуешь, есть
единственное, чем ты можешь мне отплатить за все, не оскорбить моей души, и так оскорбленной всем твоим отношением. Ты также не должен забывать, что В. А. знала о твоем чувстве и решила, что
“она не хочет в тебе ничего гасить”, также и о моем чувстве к тебе она знала и
признала, что оно нужно тебе. Не странно ли теперь, после
четырех лет, начинать все снова, перестрадывать все, что давно уже было ясно? Я смело говорю о своем чувстве, т. к. знаю, что оно не есть прихоть, а смысл и спасенье души и жизни моей. Пять лет борьбы и страданий, пять лучших лет, они стоят двадцати, и опять все страдания без конца. Вообще же уверяю тебя, что я спокойна и уверена во всем. Что касается до “греха”, т. е. проявление чувства, то ты борись и побеждай, друг мой. Меня поражает одно, что же я, насилую, что ли, тебя? Заставляю, что ли? Не хочешь, не можешь, ну и не нужно. Ради Бога успокойся на этот счет. Если ты и В. А. видите весь смысл Вашего несчастья
в этом одном факте, все спасенье жизни и всю действительность христианства
в этом, то эта задача очень просто разрешается. Не нужно, вот и все. По поводу старца я думала много и пришла к отрицательному результату. Не только я, но и Леля не решается идти к старцу. Опасно, страшно, можно хуже нарушить свою душу. Где клятва, там и преступление. А потом, боюсь впускать в душу того, кто вне жизни.
А я вся в жизни, в монастырь не пойду. Я стараюсь молиться, верю, что Бог меня не оставит, даст силы. Видит Бог, что я не хочу зла, не хочу отнять тебя от семьи, а стараюсь любить все твое. Если же ты считаешь злом проявление чувства, то борись с ним. Очень прошу тебя быть покойным. Пиши чаще и подробнее — я тревожусь. Целую крепко.
76. М. К. Морозова — Е. Н. Трубецкому
[26 января 1911 г. Москва. В Рим.]
№ 10 26 янв<аря>
Дорогой друг! Вчера получила твое письмо и немного успокоилась. Очень рада, что теперь легче, хотя я понимаю и чувствую, поверь мне, как трудно и сколько приходится перестрадывать. Не забывай, однако, что нет на свете жизни без страданий, испытаний и креста. Поверь, что мне и всем, кого я знаю, вовсе не легче. Очень мне интересно, что ты написал о католицизме и православии. Если только возможно, вели переписать и пришли. Много можно сказать глубокого, психологического, разбирая эти два пути. Я как раз сейчас собираюсь читать Добротолюбие, Несмелова[139] и книжки Новоселова[140]. Все это мне приносит Серг<ей> Ник<олаевич> Булгак<ов> — он очень хороший и отзывчивый человек, мы много с ним беседуем. В этих книгах я ближе познакомлюсь с настроением православия. Я всегда ненавидела дух католицизма, он мне глубоко чужд. Не люблю все это в Соловьеве. Особенно много противного у меня связано с католиц<измом> с детства, т. к. мама и ее родные все ярые католики[141]. Мне очень интересно привести эти чувства и оттенки к сознанию. Напиши об этом. У нас в редакции много волнений. Рачинский все еще в лечебнице, хотя ему лучше. Что и как будет с ним, покажет будущее. Если ему будет хорошо, то это ничего, если будет плохо, то я как-нибудь через родственников постараюсь отделаться
