Наша амнистия - [9]

— Адрес в шинели оставил. Торопился...

Сразу испарилось радостное настроение.

— Фамилию не помните?

— Фамилию помню — Павловский, но адрес…

Анна знала адрес.

— Вот что, — сразу решила она, — идите вы с Марцелием к Павловским и немедленно уведите их с квартиры куда-нибудь в другой район. Если успеем — часа через три, раньше нельзя будет, — мы вывезем и их пожитки, а не успеем — пусть пропадают, лишь бы людей спасти. Идите, надо торопиться.

Они ушли.

Мы не беспокоились за Павловских. Прежде чем найдут, разберут адрес и явятся с обыском, пройдет несколько часов, а тем временем Павловские уже будут в надежном месте.

Несмотря на это, радостное чувство, охватившее нас после появления Марцелия, рассеялось.

В семь часов, уже на другой квартире, мы должны были получить сведения, как обошлось дело с отправкой освобожденных по железной дороге к границе, а Стефан должен был туда же сообщить, поднята ли уже полицией тревога.

До шести приходилось оставаться на этой квартире без дела.

Это было особенно томительно.

— Как никак, а большое дело сделали! Что-то теперь скажет Ян? — развлекал я беседой Анну, почувствовавшую страшную усталость только после того, как дело было сделано.

Она прилегла, чуть ли не каждую минуту проверяя по часам, не пора ли итти.

В шесть мы отправились на другую квартиру.

Как нам стало известно впоследствии, как раз в это время подъехал на телеге к огороду владелец, остановил лошадь, отпер калитку и, как ужаленный, шарахнулся обратно.

— Караул!

Сбежался народ, позвали полицейского, и собравшаяся толпа валом повалила через калитку в огород. Стефан был в этой толпе.

— Не трогай, не трогай! — кричал перепуганный городовой, подавая свисток за свистком. Прибежали другие городовые и околоточный.

— Вишь, вишь, штуки какие!

Он велел полицейским очистить огород от собравшихся, поставил городовых перед калиткой, а сам отправился звонить по телефону приставу. Полчаса спустя явился и пристав.

— Другого места не нашли. Социалисты окаянные! Непременно в моем участке...

Взором опытного сыщика окинул огород. Увидев разбросанную но всему огороду полицейскую одежду, он догадался. 

— Убили и тут же закопали, черти. Откапывать придется.

Он подошел к карете.

— Заперта. В ней, должно быть, убитые. Ничего не трогать до прихода следователя!— отдал он приказ околоточному, сел в пролетку и отправился в участок протелефонировать о случившемся обер-полицмейстеру.

С этими известиями явился к нам на квартиру Стефан и немедленно же вернулся обратно. Освобожденные в это время уже все мчались в поездах к границе.

Только часам к девяти прибыли на место происшествия жандармы.

Тщательно осмотрев весь двор, руководивший осмотром жандармский полковник подошел к тюремной карете. Он рванул что есть силы за ручку дверцы, но та не подалась.

— Слесаря!

Явился слесарь. Открыли дверцы... и оттуда вытащили еле живого кучера со связанными назад руками. Его не развязали, вынули только изо рта платок.

Он еле держался на ногах.

— Ты кто?

— Кучер.

— Кто?

— Кучер из подследственной тюрьмы.

— Кто это тебя так?

— Полицейские.

— Хороши полицейские! Ты был в сговоре с ними?

— С кем?

— Ну, там видно будет. С конвоем отправить его в охрану!

Только и удалось установить жандармскому полковнику, что карета из подследственной тюрьмы. Он отправился с докладом к обер-полицмейстеру Майеру.

На этот раз ему не пришлось дожидаться приема у обер-полицмейстера.

Обыкновенно кучер, отвозивший арестантов, возвращался немедленно же обратно в тюрьму. Этой ночью он не возвратился, в тюрьме беспокоились. Смотритель решился потревожить Майера и рано утром позвонил дежурному по полиции.

Это совпало по времени с сообщением пристава.

Жандармский полковник явился с докладом к оберполицмейстеру Майеру.

Обер-полицмейстер ждал доклада жандармского полковника.

Он рвал и метал.

— Я сам поеду с вами в тюрьму!..

— По чьему распоряжению вы отправили арестантов?— накинулся он на смотрителя

— Вашего превосходительства.

— По моему?

— Да, вы изволили телефонировать.

— С ума вы сошли!

— А вот и бумага. Обер-полицмейстер впился глазами в бумагу.

— Подпись моя, но я не подписывал. Арестовали и смотрителя. Из его допроса узнали о «фон-Будберге», о телефонировании. Кучер рассказал, как управились с ним.

— Вот они до какого нахальства дошли! —возмущался обер-полицмейстер.

Часа через три по всей Варшаве была расклеена наша прокламация с крупным заголовком:

«НАША АМНИСТИЯ»

В ней сообщалось, что мы не ожидаем амнистии ни от кого, а берем ее сами и перечислялись фамилии «амнистированных» нами лиц.

Доведенные до бешенства жандармы бросались во все стороны, производили обыски, аресты, но освобожденные были уже за пределами досягаемости, а из участников освобождения не пострадал никто.