Наш темный дуэт - [14]

Сестре можно все рассказать, исповедоваться, подобно тому как осужденные души открывались ему, но был ли в этом смысл? Слова в его голове выстроились чередой костяшек домино, и первый же произнесенный вслух слог обрушит все, вызывая цепную реакцию. Зачем? Ради эгоистичной потребности чувствовать?

Ильза крепче сжала его руку.

«Поговори со мной, братец!»

Но приказы сунаи бессильны без звука голоса. Августу казалось нечестным, что ему не приходится отвечать лишь потому, что она не в состоянии задать вопрос.

– Все идет как должно, – сказал он, поскольку это не было враньем, хотя и не ощущалось правдой.

Ильза подняла голову, и ее личико на миг омрачила печаль. Август отвел взгляд. Ильза отстранилась и легла навзничь на бетонную крышу, широко раскинув руки, как будто пытаясь обнять небо.

Безоблачный день сменялся ясной и безлунной ночью, и с этой высоты и при почти полностью отключенном освещении в Северном городе Август смог разглядеть несколько звезд. Далеко не те нарисованные светом картины, что он видел за пределами города, – просто горстка мерцающих точек над головой, вспыхивающих, чтобы погаснуть и вновь зажечься, словно напоминание о той ночи на Пустоши, когда рядом была Кейт, а болезнь только начиналась. Когда угнанная машина сломалась и они стояли на обочине дороги, озябшая Кейт и пылающий Август, а над ними раскинулось звездное покрывало. Когда он смотрел, загипнотизированный количеством звезд, а она сказала, что люди созданы из звездной пыли, и он, возможно, тоже.

Хорошо бы она была права.

– Альфа! – раздался в комме голос Филлипса.

Август выпрямился.

– Слушаю.

– Мы получили сигнал SOS. Группа Дельта просит помощи.

– Север или Юг? – спросил Август, поднимаясь.

По небольшой заминке он понял ответ прежде, чем Филлипс заговорил снова.

– Север.

Август взглянул в сторону Линии, на хребте которой мерцало уходящее солнце. За Линией острыми зубами вздымалась северная половина города. Он ощущал взгляд сестры, но не оглянулся, когда подошвы ботинок коснулись края крыши.

– Уже иду, – сказал Август.

И шагнул за край.

X

Здания напоминали Слоану зубы, сломанную челюсть, впившуюся в раненое небо. Сумерки, тот момент, когда день сползает в темноту, когда даже человеческий рассудок уступает место животному началу.

Слоан стоял перед окном башни и смотрел наружу, в точности так же, как Келлум Харкер. Он мог оценить изящество и поэтичность хода: создание сменило создателя, тень пережила свой источник.

Кабинет занимал угол здания, некогда именовавшегося Харкер-Холлом, и две его стены были сплошь стеклянными. Сейчас огромные окна ловили одни фрагменты отражения Слоана и поглощали другие. Черный костюм малхаи сливался с сумерками, резкие грани лица светились белизной, словно кость, а глаза горели двумя красными прорехами в силуэте ночного города.

С приходом ночи его отражение в стекле становилось идеальным.

Но когда солнце садилось, искусственный свет сочился с юга, заставлял изображение дробиться, затягивал его дымкой, напоминающей смог, – и выступ Линии, и вырисовывающийся на фоне неба Компаунд Флинна за ней тоже дробились на части.

Слоан задумчиво поскреб когтем по стеклу и принялся размеренно постукивать в ритме тиканья часов.

С тех пор как он занял место, принадлежащее ему по праву, прошло шесть месяцев. Полгода с того момента, как он подчинил своей воле половину города. Но Компаунд еще стоял, ФТФ продолжали сопротивляться. Неужели они не видели, что их старания обречены? Хищники созданы для того, чтобы торжествовать над добычей. Он, конечно, продемонстрирует им свое величие.

Они никогда не победят, не могут победить, их конец неизбежен, и вопрос только в том, подчинятся ли они, умрут ли быстро или медленно.

Слоан перенес внимание на свою половину города, где властвовала тьма. Свет здесь служил определенной цели – сохранял их пищу живой. Корсаи никогда не были склонны к воздержанности. Они пожирали все, до чего могли дотянуться. Любое живое существо, очутившееся в темноте, превращалось в корм.

Но корсаи были привязаны к темноте, и потому малхаи заперли будущую еду в хорошо освещенных зданиях.

Темноту прорезали цепочки мощных ламп.

Однако город усеивали и другие огоньки.

Огоньки укрытий.

Тоненькие полоски, проскользнувшие под дверями и заколоченными окнами, оберегающие светильники, превратившиеся в маяки, упорные и манящие, как биение сердца.

«Я здесь, – словно говорили они. – Я здесь, приди и возьми меня».

И он придет.

Из-за приоткрытой двери кабинета раздал голоса, приглушенные звуки борьбы, проволокли брыкающееся тело. Кто-то пытался вопить сквозь кляп.

Слоан улыбнулся и отвернулся от стекла. Он обошел широкий дубовый стол. Его взгляд, как всегда, привлекло пятно на паркете – то место, где кровь образовало постоянную тень. То, что осталось от Келлума Харкера.

Если, конечно, не считать его, Слоана.

Он распахнул дверь, и секунду спустя пара малхаи вломилась в кабинет, волоча девушку. У девушки было все, что он желал: светлые волосы, голубые глаза, бойцовский характер.

«Катерина», – подумал Слоан.

Она, разумеется, не была Катериной Харкер, но на одно бесконечное мгновение – когда его чувства еще не заработали и не отметили дюжину отличий между дочерью Харкера и этой обманкой – Слоан поддался иллюзии.