Наш Современник, 2009 № 01 - [38]

И все-таки на следующий день, не зная, что делать с деньгами, которые, казалось, жгли ногу (пустой кошелек он вчера выбросил в овраг), улучив момент, Бунтов дал знак пенсионеру Круглову, жившему через три двора, которому задолжал бутылку. И тот быстро появился в сарае, зная, что Бунтов просто так не позовет. И верно. Едва не по-сельски располневший Алексей Петрович отдышался, как Андрей сразу взял соседа в оборот:

- Долго-то не рассиживайся… Вот тебе тридцатка - смотайся к Авдо-тьихе и сдачу с нее потребуй, а то она, гадость, цену повысила - совсем обнаглела. Да только без шума сходи, чтобы моя не увидала. А как возьмешь, то потихоньку выбирайся к ферме. Через полчасика и я туда подгребу! Понял? - как у мальчишки, спросил Бунтов. - И никому ни-ни. А то вчера цыганки стянули у Валентины кошелек, на меня грешить начнет!

- Много говоришь! - укорил Петрович, вытирая мятой кепкой пот, криво катившийся по синюшным щекам.

Петрович исчез за сараем, а Бунтов, прихватив парочку огурцов, вскоре встретился с соседом у разворованной фермы. Быстро, прямо из горлыш-

ка, высосали бутылку. Немного подумав, Бунтов, расщедрившись, отправил соседа за второй, потому что самогонка у Авдотьихи - натуральная дрянь: градусов почти никаких, а для дури, говорят, старуха табаку добавляет.

Добив и вторую, они разошлись, и Бунтов возвращался к себе через сад, мимо беспризорного трактора "Беларусь", и за двором увидел Валентину, копавшую грядку. Остановился, умостился на "козлах" для пилки дров, насмешливо укорил:

- Рано ковыряться начала! Земля еще не поспела! Валентина промолчала и сделала вид, что не замечает его.

- Серьезно говорю. Пошли обедать!

Жена продолжала молчать, Андрей подошел к ней и удивился:

- Чего слезы-то льешь?!

- Жалею, что с таким дураком, как ты, всю жизнь промучилась! Когда только нахлебаешься-то, когда подавишься-то!

- Эк хватила: "Подавишься!" Ты что же, моей смерти хочешь?! Валентина промолчала, а Андрей взъерепенился:

- Чего молчишь-то, отвечай!

- И не думаю больше молчать! - Она бросила лопату и отправилась в дом, на ходу процедив: - Видеть тебя не могу!

Молодец, не привыкать выкаблучиваться! Вот те и "Желаю счастья и добра", - усмехнулся Бунтов и отправился к Авдотьихе.

До двух бутылок не хватало, но отпустила в долг. Схоронив бутылки под фуфайку, Бунтов вернулся в сарай. Потом заглянул в погреб, наскреб литровую банку квашеной капусты и теперь уж разместился в сарае по-царски. Пил не торопясь и размеренно до вечера. А в перерывах пиликал на гармошке, которую принес из дома еще днем. Опрокинет полстаканчика и заиграет страдания, от которых душа сразу отмякала:

Заложило сердце-грудь - Нельзя ни охнуть, ни вздохнуть.

Сыграв, Бунтов замирал, словно звуки гармошки проникали в него самого. Уловив, продолжал игру:

Лягу спать, глаза закро-ю - Не дает любовь поко-ою.

Недалеко от его топчана сидела индейка на яйцах, и когда Бунтов шевелился, она начинала шипеть, пыталась клюнуть, а он говорил ей:

- Выведешь из себя, пинка запросто получишь! Поругавшись на индейку, вновь запевал:

Болит сердце, жжет досада-а, Не люби, кого не надо-о!

Петь страдания Андрей мог бесконечно, знал их уйму, хотя специально никогда не заучивал. Когда начало темнеть, пришла Валентина, отвлекла, сердито спросив:

- Чего дуришь-то? Пошли домой!

- В сарае буду спать, на стружках. Сейчас тепло стало.

- Дело твое - валяйся тут, сколько хочешь, но если индюшку с гнезда спугнешь, то на глаза не попадайся, - хряпну, чем попало!

- Отстань, не мешай спать!

- Спи, спи… Дети приедут, увидят, в какого скота их отец превратился.

Он действительно ночевал в сарае на топчане, подложив под голову лох-матушку и укрывшись фуфайкой. А утром, подмерзнув, проснулся трезвым и будто от чьего-то толчка, когда вдруг вспомнил о детях, которые обычно приезжают на майские праздники, и от этой мысли в душе поселилась тревога: уж больно не хотелось, чтобы жена нажаловалась им. Еще, чего доб-

рого, вспомнит о пропавшем кошельке. Тогда придется по-настоящему оправдываться, краснеть: и перед дочерью, и, особенно, перед сыном.

Мысли не давали покоя, и поэтому Андрей не сразу поднялся со своего лежбища, растревожив индейку, по-прежнему шипевшую по-змеиному. Подняться-то поднялся, а в дом идти не хотелось - рано, жена ругаться будет, что, мол, разбудил не ко времени. Это прежде, когда корова имелась, она вставала чуть свет, а сейчас все изменилось. Глотнув капустного рассолу, Андрей зачем-то отправился в сад и увидел трактор, на котором когда-то работал и который пятый, что ли, год ржавел под разросшейся рябиновой аллеей, с того самого дня, когда его списали с баланса развалившегося совхоза. Трактор сразу стали разворовывать - сняли фары, аккумулятор - и Бунтов пригнал его к себе в сад.

Вспомнив о тракторе, Андрей вспомнил и о том, что у них с женой имеются два пая земли по семь гектаров. Пусть не хватит сил все засадить картошкой, но ведь можно пока клевером и тимофеевкой засеять. Со всех сторон хорошо: клевер убьет бурьян, и сена будет потом невпроворот. Хочешь - продай, хочешь - свою корову заведи, а то и двух-трех. А что: они с Валентиной еще и не старые, им работать и работать. Зато, как дети с внуками приедут, - молоком обопьются! Опять же дачникам, которых с каждым годом все больше прибывало, можно продавать - вот они, деньги-то, сами просятся в руки!