Наш Современник, 2009 № 01 - [40]

- Ну и как?

- Нормалек… Немного, правда, помучили, но обошлось… Врач сказала, что теперь я на два года застрахован. А если вдруг сорвусь, то смертельный исход может быть!

- О, Господи! Чего же это они такую строгость-то напускают?!

- Иначе нельзя… Слабы стали мужики. Только страхом смерти иных заставишь бросить пить… - сказал Бунтов с серьезным видом.

- Денег-то хватило? - спросила Валентина и внимательно, даже строго посмотрела мужу в глаза.

- Стольник остался… - Бунтов нехотя достал сто рублей.

Жена взяла деньги и сразу отстала с вопросами, и Андрей успокоился, знал, что более не придется врать.

Он пообедал, хотел отдохнуть, потому что с утра так находился, что теперь гудели ноги, но лишь перекурил, а потом сразу переоделся и отправился к трактору, решив сегодня же заменить бендикс. Правда, сперва мысль напополам делилась: "Что теперь делать с оставшимися деньгами, которые якобы уплатил врачу?!" Думал-думал и придумал: прежде всего, вернуть Валентине кошелек с деньгами и хотя бы канистру солярки для трактора

купить. Бунтов даже набрал тележку мусора, чтобы иметь законный повод съездить к оврагу и попытаться найти выброшенный кошелек. И он сразу нашелся! Лежит и поблескивает, словно солнечный зайчик, никелированными застежками. Удача! Положил Андрей в него деньги точно в таких же купюрах, в каких взял, и в тот же день толкнул кошелек за буфет, чтобы при первом же подходящем случае "найти". Когда разделался с кошельком, то вновь подступил к трактору и возился с ним до вечера, хотя Валентина всякий раз, проходя мимо, ворчала:

- Опять ерундой занимаешься…

Но Бунтов не обращал внимания на нее, зная, что она это говорит по привычке, радуясь в душе, что он побывал у врача. Когда Бунтов лег спать, то вдруг понял, что все еще не определился, как жить дальше, не верилось, что пьяные заморочки разрешились сами собой. Как все легко получилось: сказал себе "Нет!" - и, пожалуйста, вот оно: бери и пользуйся. Единственное, что Бунтова пугало, так это неизвестность: хватит ли терпения не оста-каниться в один прекрасный момент, когда вдруг тот же Петрович по-дружески попытается соблазнить, хватит ли духу отказаться? И Бунтов решил, что хватит. Ведь он же "зашитый", как говорят мужики! Он - отрезанный ломоть для настоящей компании. И хотя Валентина просила никому в слободе не говорить об этом, но Бунтов сам, еще днем, когда возвращался из города, пустил среди мужиков о себе слух: "Мол, пришлось это сделать. Иначе жена из дому бы выгнала!"

Валентина словно знала о мыслях, которые терзали мужа в последнее время, и сперва сделала вид, что заснула, а потом повернулась, обняла и шепнула, усмехнувшись:

- От тебя опять стало пахнуть трактористом!

Он даже рассмеялся от ее слов и прижал к себе, поцеловал, и она не фыркала, не сопротивлялась, как сопротивлялась в последнее время, а, казалось, только ждала сегодняшней ночи.

Через два дня Бунтов привез с Коляней Фроловым на его мотоцикле аккумулятор и, перекрестясь, попытался завести "Беларусь". Когда со второй попытки мотор гневливо выдохнул облако черного дыма, то даже Валентина выскочила из дома и по привычке напустилась:

- Чего опять вытворяешь-то?

- Вытворяю вот… Пришла пора огород под картошку пахать!

Когда же через несколько дней Валентина нашла пропавший кошелек и похвалилась находкой, то Андрей, находясь в плену настроения, укорил:

- На меня ведь грешила…

- Сперва-то на цыганок, а потом на тебя, это верно. Особенно когда от Авдотьихи бутылку за бутылкой тягал.

- Кто тебе такую глупость сказал?!

- Люди добрые…

- Слушай брехню, еще не то нагородят!

Пять слобод окружают древний городок Лонск, к которому все они относятся административно. Есть и еще одна - Казачья Засека, где с рождения живет Бунтов. Эта самая молодая, как считают, слобода, состоит из трех улиц и административно почему-то не входит в Лонск. Родилась она, видимо, в ту пору, когда утверждалось понятие "казак", возникшее на юге рязанской земли, прижившееся на Дону и вернувшееся из вольных степей в родные пределы, где в это время строили Засечную черту, или Засеку, - оборонительную линию Московского государства.

Казачью Засеку особенно хорошо можно разглядеть со стометрового лон-ского холма. Сперва под горой завиднеются крыши Стрелецкой слободы, Затинной, где прежде жили мастера зелейного боя, а за разливом Лони, перегороженной плотиной ниже по течению у города Электрика, взору откроется Нижняя слобода. Потом прихотливым изгибом засеребрится речка Алешня, ставшая заливом водохранилища, и завиднеется Никольская. А напротив ее, слева от перловской дороги, покажется Казачья Засека, вытянувшаяся почти до горизонта. Когда-то в центре слободы стояли церковь, три

магазина с провиантским складом, почта, аптека, школа. Но церковь в тридцатые годы снесли под корень, два магазина переделали под колхозные кладовые. В начале шестидесятых закрыли почту. Аптеку же в перестройку приспособили под здание администрации сельского поселения, как теперь стали называть прежние сельсоветы. Так теперь и жили местные люди, сделавшиеся поселенцами на родной земле, пытаясь жить так, чтобы не зариться на государственную казну, а рассчитывать лишь на собственные силы. Поэтому не удивительно, что однажды глава администрации - Марьяна Половинки-на - предложила на сходе легализовать бизнес Авдотьихи, а поступившие таким образом в казну администрации средства направлять на ремонт водопровода и принудительное лечение от пьянства особо нуждающихся мужиков. Люди, конечно, смеялись и понимали горечь слов Половинкиной, находившейся на посту главы еще с советских времен, когда хоть какие-то средства, но поступали.