Наш Современник, 2008 № 09 - [42]
Рождена среди студёной пыли, я ещё не ведаю сама, как меня спасали и хранили снег, мороз и русская зима;
чем меня дарили поневоле, в снежное закутав полотно. "Студено'ли, девица, на воле?" "Нет, нисколько мне не студено'".
В тиши глухого кабинета историк чуткий воскресит начало тьмы и гибель света, прочтя письмо надгробных плит.
Сидит он за стаканом чая и смотрит, словно с высоты, тысячелетья прозревая сквозь пожелтевшие листы.
С глубинной тайною связаться, покуда город весь уснул, и роковых цивилизаций крушенье чувствовать и гул!
Следить, как полчища народов бредут с востока на закат, костров и виселиц природу определяя невпопад.
Стыдом, слезами ли облиться? Но то ошибки не твои. Ты крупным планом видишь лица детей и гибнущей семьи.
Придёт к тебе покой, историк, когда погашен лампы свет. Твой сон не тягостен, не горек - он полон радостью побед.
Но если и другое око следит за нами с высоты - оно не мило, не жестоко: лишь объективно, как и ты.
Голубого тумана завеса, на сто вёрст по утрам тишина. И в молчании ближнего леса бесконечная повесть слышна.
Вот рябина ветвями качает, вот неслышно кружится листва. Тот, кто жил, без труда различает, как молчанье слагает слова.
И бескрайние дали листая, по равнине, слепой от дождя, бродит смыслов безмолвная стая, за предел бытия уходя.
Перелески, овраги да спуски, безысходность заброшенных сёл… Если ты понимаешь по-русски, ты и в этом немало прочёл.
Вовлечённый в поток поневоле, собеседник безмолвный всего, ты всё смотришь в широкое поле и не смеешь сказать ничего.
новогодняя ночь
над городом виснет свеченье мильона весёлых огней, и в пламени меркнет значенье обыденно прожитых дней.
затми его звоном бокала, неистовым выплеском сил, чтоб в небе гремела, сверкала гигантская россыпь светил!
Бурлит, как горячая лава, больших городов торжество. А в поле и слева, и справа - ни зги, не найти никого.
Вморожена в чёрную вечность с холодными блёстками звёзд, лежит пред тобой бесконечность российских немереных вёрст.
Безжизненным льдом мирозданья оцеплены, скованы мы. мы зимние любим гулянья, как пир посредине чумы.
и краткая наша победа над тем, что чернеет вдали, рассыплется, словно комета, взлетевшая к небу с земли.
поле у деревни мошаны
В полдень здесь под куполом небес так беспечно пролетает ветер, словно жизни смысл совсем исчез, незачем и жить на белом свете.
здесь преграда вечности снята, нет опоры страсти и гордыне. гулкая гуляет пустота по бескрайней солнечной равнине.
И тебе не следует, нельзя уповать на помощь или милость, словно правда нашей жизни вся в этом месте исподволь скопилась.
Мой товарищ, лёгкий на подъём! Нам с тобой поклажа не мешает. Мы всё так же за руку идём, словно кто-то всё за нас решает.
Не затем ли в предвечерней мгле нам иные открывались были: словно мы бывали на земле, но ничто с собой не захватили.
ВЛАДИМИР БОГОМОЛОВ
"ЖИЗНЬ моя, иль ты
Донесение командира 36 отдельного медико-санитарного батальона от 26 мая 1945 года
Весьма срочно!
Начсандиву 425 сд Военному прокурору дивизии Нач. ОКР "Смерш" дивизии
Доношу, что сегодня, 26 мая, в 21.05 в медсанбат доставлены военнослужащие дивизионной разведроты сержанты и рядовые Базовский, Калини-чев, Лисенков и Прищепа по поводу отравления неизвестной жидкостью.
На основании клинической картины следует предполагать острое отравление веществами наркотического действия: метиловый алкоголь, хлороформ, антифриз.
Несмотря на экстренно проведенные меры интенсивной терапии, состояние Калиничева и Лисенкова - агональное, у Прищепы - потеряно зрение, у Базовского - проявления энцефалопатии.
Продолжение. Начало в NN 6-8 за 2008 год
Данные вскрытия и химико-токсикологического исследования трупов Ка-линичева и Лисенкова будут готовы для следствия к 9.00 27 мая с. г.
Считаю необходимым принятие срочных мер по отысканию и немедленному изъятию у личного состава разведроты возможно оставшейся спиртопо-добной жидкости и направлению обнаруженного на исследование в армейскую СЭЛ*.
Звонок Махамбета
По приезде из Левендорфа, полумертвый от усталости и нервного перенапряжения, едва коснувшись щекой подушки, я буквально провалился и заснул как убитый, однако спать мне пришлось совсем недолго. Меня разбудил резкий, настойчивый, несмолкаемый зуммер телефона. Нащупав в темноте и взяв трубку, я тотчас автоматически произнес:
- Сто седьмой слушает.
И сразу в мембране услышал взволнованный голос Махамбета:
- Baca? Где ты был?… Тебя ищет весь ночь! Ча-пэ, Васа, кайшлык! - сбивчиво и негромко говорил он. - Я ничего не мог!… Здесь все приехал: конразведка, политотдел, паракуратура… От нас допроску берут… Кайшлык! Приезжай сразу!…
Он так и сказал: "конразведка", "паракуратура", "допроска", он был крайне возбужден и говорил с большим, чем обычно, акцентом, нещадно искажая и перевирая слова.
- Махамбет, что случилось? - закричал я, сразу садясь на кровати и включая лампу; я запомнил на многие годы: на часах было четыре часа тридцать семь минут.
- Тебя ищет весь ночь… Кайшлык! - в крайнем волнении снова сдавленно повторил он; я знал, что по-казахски это слово означает "беда", и понял по его негромкому разговору, что он звонит от дневального из коридора и не хочет, чтобы его услышали.
