Наш Современник, 2004 № 09 - [28]

Последний стоял невдалеке от сходки (созванной Самариным. — М. В. ); и мы просили его объяснить, что дало повод к этой строгости? Ксёндз, видимо, растерялся; заговорил было о том, что его обязанность поддерживать “моралитет”, но, впрочем, сознался, что нет причины воспрещать игру на скрипке вне церкви. По настоянию нашему, он это повторил от себя крестьянам к их неописанной радости”... Потом “об этом сделано г. наместником Польши общее распоряжение”: опала со скрипок была снята.

Не нужно думать, что это — пустяк. Нет, какая власть у ксёндзов над народом! Вот что здесь для нас важно. Откуда это? И к чему это доводит? (вот вопросы, о коих будет разъяснение дальше). (Соч. Т. 1, ст. 360—361).

Пропускаем полстолетия ещё... Наше время. Вот Польша, благодаря победе союзников над немцами, получила неожиданно огромное простран­ство, о чём они и мечтать не могли перед войною. Во главе её становится человек, сам испытавший режим ссылки и тюрем, — Пилсудский. В православном церковном календаре, изданном в Варшаве за 1938 год, напечатана речь митрополита Варшавского Дионисия на вторую годовщину кончины “приснопамятного маршала Иосифа Пилсудского”. Там он, между прочим, говорит следующее: “Для нас, православных граждан Польской республики, в особенности ценным являлся новый (это примечательно: если “новый”, то старый был иным. — М. В. ) духовный облик Польши, который показал нам Иосиф Пилсудский, когда в своём известном воззвании от 22 апреля 1919 года “К гражданам бывшего Великого княжества Литовского” высказал следующее:

“Состояние постоянной неволи, хорошо известное мне лично... должно быть, наконец, упразднено... Я хочу предоставить вам всем возможность разрешения внутренних дел национальных и вероисповедных так, как Вы сами этого пожелаете, без какого бы то ни было насилия или принуждения со стороны Польши”.

И это завещание Пилсудского будто бы исполнялось во всей чистоте: Польша для всех являлась искренней, нелицемерной “истинной родиной, любящей матерью, для которой все её дети равно дороги”, — свидетельствует митрополит Дионисий в похвальном слове. Конечно, в похвальном памятном слове подобает хвалить покойника, по доброй и старинной поговорке: о мёртвых или хорошо говори, или ничего. Но так ли это было на самом деле, можно сомневаться. Я не намерен рассказывать о том, как снесли русский собор, как разрушали сельские православные церкви (я этого не знаю точно; а газетам не намерен верить во всём). Но вот что мне несомненно известно: в том же церковном календаре есть статистические справки о религиях: католической, униатской, православной, протестантской, еврейской и пр. (И цифры, и графические рисунки говорят, что католичество в Польше стало расти: в 1921 году католиков было 17 с лишним миллионов, в 1931-м — уже 20 мил­лионов и 800 000... Неужели католическое духовенство не приложило здесь рук своих? Невероятно...) А вот ещё более поразительный факт, там же напечатанный. В 1931 году была перепись. Заявляли: кто какой веры. Но вот смотрю в Полесском воеводстве (в уездах Пинском, Брестском, Кобринском и друг.), то есть там, где больше всего православных русских, я вижу странно малую цифру, которая показывает: на каком языке они говорят? Оказалось, всего 1,4 процента; а православных там же показано рядом 77,4 процента. Ясно, что — русские. Что же оказывается? В примечании объяснение: “во время переписи 1931 года огромное большинство православ­ных полещуков определило свой язык, как “тутейший” . Из 708 200 человек признало своим родным языком язык “тутейший” свыше 707 000... Куда же их отнесли статисты? В графу “иной” язык, где указаны (кроме Вильны литовской) крохи, меньше процента (вроде караимского и т.п.). Почему же так случилось? Полещуки побоялись сказать, что они считают своим родным языком русский... Вот и вся разгадка загадки. И выдумали наивно-хитро новейший язык “тутейший”... Что ж это за свобода? (Нет, свежо предание, а верится с большим трудом).

Кажется, польские вожди и здесь не всю правду говорят... Старая привычка сильнее завещаний самого создателя Пилсудского.

А вот собственное свидетельство сотрудников его по делу об отношении вообще к русским. Тут уже не разгадки, а подлинные слова. Прежде поляки могли винить правительство русское, царское, что оно их притесняло. Но вот пришла революция; у власти стало правительство сначала временное, потом советское. Казалось бы, можно сговариваться с ними так или иначе. А если не с ними, то хоть с белыми армиями, которые просили помощи у поляков. Что же на деле оказалось? Действительно, и красные, и поляки, и белые, в частности, и при мне в Крыму в правление генерала Врангеля, вели переговоры о соглашении, хотя генерал Брусилов из России предупреждал против этого своих же соратников по всемирной войне. И вот результаты переговоров. “Дело вовсе не в том, — пишет польская газета “Польска Збройня”, — искренно или не искренне Пилсудский вёл переговоры с Советами или Деникиным; не в том, что и как предлагал Деникин. Дело шло об ослаблении врага и об отношении, на почве личной и исторической, Иосифа Пилсудского к РОССИИ новой, красной, и к России старой — белой. В белой России Пилсудский должен был видеть извечного врага... тогда как в красной он мог видеть только кристаллизующийся хаос... Иосиф Пилсудский был орудием кары”...