Наш Современник, 2004 № 09 - [20]

Шрифт
Интервал

Забывчивость не всегда синоним великодушия, нередко она — свидетельство равнодушия и отсутствия достоинства, на которое другие, естественно, отвечают неуважением, и нам не худо бы усвоить наконец этот урок*.

Но бессмысленны и упрёки. Во-первых, потому что тот моральный барьер, который перешагнули при своём выборе Польша, Чехия, отчасти и Болгария, делает их совершенно невосприимчивыми к ним: “совестная впечатлительность” (И. Ильин) утрачена. Но есть и другая сторона: а какой, в сущности, выбор они ещё могли сделать в контексте той внешне­политической линии, которую проводит сама Москва на протяжении последних 15—20 лет? Ведь эту линию отличает завидное упорство в отталкивании любых политических и общественных сил в Восточной Европе, которые склонялись к иной, нежели интеграция в НАТО, позиции — например, к нейтралитету. А ведь такие силы были. И уж тем более, как чёрт от ладана, отшатывалась Москва от тех, кто выражал желание близкого союза с ней.

Заметнее всего это сказалось в отношении к Белграду и Минску, которые на слуху и на виду у любого, кто мало-мальски следит за событиями текущей истории. Но разве не третируется — грубо, пренебрежительно — уже забытый многими Тирасполь, столько раз подтверждавший, в том числе и собственной кровью, свою восточнославянскую и пророссийскую ориентацию? И если завтра все они — и Минск, и Тирасполь, и Белград — вынуждены будут сделать иной выбор (что не исключается, а в отношении Белграда уже и высоко­вероятно), вряд ли мы будем вправе их упрекать.

Да и не будем скрывать от самих себя: очень большая часть русских тоже ведь мечтает о Евросоюзе, причем весьма прагматично, а не в стремлении припасть к “священным камням”, и даже от вступления в НАТО не прочь. И если мечты эти, скорее всего, так и останутся мечтами, то отнюдь не по причине особой моральной высоты России, говорить о которой сейчас даже как-то неловко, но лишь потому, что западные политики прекрасно знают закон, описанный ещё в сказке “Теремок”: не всякая масса вмещается в сооружение, выстроенное под другие габариты. Гордиться здесь нечем, но есть повод задуматься над тем, в какой мере причины нынешнего кризиса славянского мира коренятся также и в эволюции, проделанной за два последние десятилетия самой Россией.

Глубина его такова, что возникает большое искушение вообще закрыть тему славянства, потонувшего в распрях, объявить его фантомом и забыть о тех великих надеждах, которые возлагались на славянский мир и особенно Россию рядом блестящих европейских мыслителей — начиная от Гердера, ожидавшего именно отсюда новых духовных импульсов для “погружённой в сон Европы”, и до Вальтера Шубарта, предрекавшего наступление славянского эона мировой истории. Но ведь ещё Нидерле писал: “…Лишь одно вредоносное свойство славян засвидетельствовано не только древними сообщениями, но и всей их историей. Это исконные распри , даже ненависть одних родов и племён к другим, распри, которые мешали объединению племён даже в минуты величайшей опасности и которые стали историческим злом славян”*.

Как видим, свойство не новое, а сопутствовавшее славянству на протяжении всей его истории, что вовсе не превращало его в фантом. Не ополчаются же с такой ожесточённостью против фантома, не стремятся же на протяжении целого тысячелетия сокрушить его — и силой оружия, и силой психологического давления. И это единство судьбы всё-таки делает славянское единство, несмотря на все внутриславянские распри, объективной реальностью, а не мифом. Да и сами эти распри, при всей их неприглядности, всё-таки не сравнить с историей междоусобных войн в Западной Европе. Ведь даже далеко не братские отношения России и Польши вряд ли могут идти в сравнение со Столетней или Тридцатилетней войной, не говоря уже о войнах наполеоновских или обеих мировых. Это не помешало Европе стать единой цивилизацией, и даже Данилевский принимал европеизм (в смысле его духовного, культурного единства) за эталон, говоря о возможном будущем славянства. Закономерно возникает вопрос: почему же “отрицательное” единство славян, то есть их единство в судьбе объекта давления, презрения и агрессии со стороны Запада, не превратилось в единство “положительное”, почему  не осуществилось — во всяком случае, в полном объеме — культурное, духовное сближение славян? И, по правде сказать, поиски ответа на этот вопрос сегодня мне представляются делом гораздо более интересным, нежели продолжение истории распрей и упрёков. В конце концов, мы взаимно освободились друг от друга — они от опеки России, если эта опека казалась им столь стеснительной, мы — от достаточно тяжкого бремени их защиты, о которой они просили русских, а потом проклинали их. В новой жёсткой реальности мечтания, что когда-нибудь они опомнятся и вновь позовут нас, должны быть выброшены за борт, как ненужный балласт. И не позовут, и нам это не нужно — в конце концов, Россия с избытком выполнила свой долг военной защиты славян. Зато теперь можно было бы вернуться к тому вопросу, который как-то оставался в стороне в силу парадоксальности судеб самой России.


Еще от автора Станислав Юрьевич Куняев
Мои печальные победы

«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.


Жрецы и жертвы холокоста. История вопроса

Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.


К предательству таинственная страсть...

Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.


Наш Современник, 2004 № 05

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Россия и последние войны ХХ века

Один из самых лживых мифов, оставленных в наследие стране официозной пропагандой последнего десятилетия XX века, - это миф о бескровном и мирном характере ликвидации СССР. Миф этот, удобный для некоторых политиков той эпохи, не выдерживает элементарной проверки фактами. Тем не менее, есть опасность его закрепления в общественном сознании как самоочевидной истины. А это значит, что поругана и забыта будет кровь сотен тысяч людей, своими страданиями оплативших распад Союза. Желание противостоять такому забвению и стало для автора, которому довелось побывать не в одной `горячей точке`, едва ли не главным побудительным мотивом к написанию этой книги.


Любовь, исполненная зла

Журнальная редакцияПредставляем новую работу Ст. Куняева — цикл очерков о судьбах русских поэтов, объединённых под названием «Любовь, исполненная зла…» Исследуя корни трагедии Николая Рубцова, погибшего от руки любимой женщины, поэтессы Дербиной, автор показывает читателю единство историко культурного контекста, в котором взаимодействуют с современностью эпохи Золотого и Серебряного Веков русской культуры. Откройте для себя впечатляющую панораму искусства, трагических противоречий, духовных подвигов и нравственных падений, составляющих полноту русской истории XIX–XX веков.Цикл вырос из заметок «В борьбе неравной двух сердец», которые публиковалась в первых шести номерах журнала "Наш современник" за 2012 год.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.