Наш Современник, 2004 № 05 - [5]

Белые будут отчаянно кричать о сплочении. Но надо идти на союз, и русские поймут. Ох, будут “мясо белых братьев жарить”.

 

21 сентября. День сгорел. Утром Вал. Дм. привезла от Нади отчаянное письмо — одолела Владимова. Сейчас понял: в эту субботу и воскресенье не работалось от усталости, от расстройства. Ведь в пятницу только приехал. Не снимая рюкзака, к телефону. Звонок от Владимовой, и всё — свет померк. Цензура сняла два предложения, две блошки, два комариных укуса — заметно лишь посвященным, но ведь роман-то вышел, свинство выслушивать незаслу­женное, свинство говорить; а жена слушает и замертво падает у телефона.

И что? Пошел во Фрязино, да дважды, да еще дозвонись, но везде позвонил, говорил не с ней, с ним, нормальный разговор, но ведь когда она орет, он же слышит — вот в чем дело.

Распутин в ФРГ, на книжной ярмарке. От Михаила новость: в Кильмези наш школьный учитель Бернгард Иосифович Брошинский — единственный еврей на весь район — уехал в Израиль. Второй знакомый еврей в Израиле. Первый — Дынин из нашего дома. Этот Бернгард давным-давно учил меня немецкому языку. Еще в юношеском дневнике есть запись: “Ходил к кл. рук., советует читать Эренбурга”. Еще тогда он затаённо плохо относился к русским, написал мне такую характеристику, что противно. Он думал навредить, а спасибо, что бы было из меня, если б сразу поступил в институт? Уехал, значит? Забавно. Кому он нужен там? Почему, когда ему из жалости наши матери носили молоко, отбирая у детей, он не лил на землю? Неужели бы какой русский в чужой земле скрывал свою тоску по родине?

 

Здесь бегает по участкам пёс по кличке Смерш. Голова овчарки, остальное дворняжье. Прямо не просит, но когда едят, дает понять, что он голоден. Кусок отработает — полает за забором. Подождет, не дадут ли еще, тихонько убежит. И прислуживает другим за кусок, и облаивает, как бы защищая их. Облаял меня через 10 мин. после того, как был накормлен мной. Убежал и служил другим, а я шел мимо.

Смерш, назвал же кто-то.

Тут же рядом вспомнилось, как евреи “Лит. России” пили в “стекляшке”, я выставил, да еще сам дернулся бежать, Богданов не дал. “Чьи ноги?” — спросил он. Владин, кажется, шутил над кем-то: “Его только за “смершем” посылать”.

 

За полночь. Так и проковырялся с деревяшками. Еще бы такое занятие, чтоб не думать. Ох, то ли в новолуние не пишется, то ли перебили события. Сто лет бы в Москву не ездил, да Надя и Катя ждут. Перебиваются кое-как эти дни. В полночь хотел выпустить ведьму свою с метлой в корыте, не пошло. Страница, не больше. От руки.

Может быть, самая смешная шутка этого лета, когда я, выпивший, сидя на берегу реки, нагло сказал, что перепишу Белова, Володя спросил: “От руки перепишешь?” А до этого Лесневский: “Какие же вы писатели, женаты один раз, пишете от руки?”.

Закончил. Слава Богу!

Отлежится и поправлю.

Уезжаю. Спасибо этому домику, этой кухоньке, печке, этому столу под березой, лесу спасибо. 12 ночей здесь. В 13.00 вышло солнце впервые за два дня. При нем и поставил точку. Снова лил кровь. Буду собираться.

А уж не чаял.

 

1 октября. Был вчера на отпевании Николая Рубцова. Землю, молитву, остатки свечек Володя увезет на могилу.

Были Яшины, Володя и Обатуров. Долго, устала поясница, ноги. Молодая послушница Наталья, лицо светится, бегает быстро, прислуживала о. Влади­миру. Брякало цепью кадило. В правом притворе крестили, и казалось, что младенец подпевает хору, часто удачно. Но потом увидели, что крестили многих. Лицо склонялось над горящей свечкой, и если бы свечка дымила, лицо бы закоптилось. Фитиль, если смотреть сверху, ходил от края к краю, свеча, сгорая, оседала по нему.

Снова ставил свечи за отца и мать. За жену и дочь, за повесть. О. Владимир говорил хорошо. И Николай, не следовавший в жизни по стопам Христовым, указал многим путь ко Христу.

 

Вчера Томас. Переводчик — финн, нахрапистость западная, скорость перехода на “ты” моментальная, наглость знаний завидная, мы, русские интеллигенты, знаем кусками, нет системы. У них же стройнейшая и нерушимая. Тут просветители, тут материалисты, тут марксисты и т. д. Уверенность в знании вредит.

 

15-е, пятница. Прошло вчepa 14 октября, четверг, мое число.

День солнечный. Вновь по процедурам. Вчера родня соседки ночевала. Звонок также от прежней дачевладелицы — уезжает с мужем, просит бывать. Итак — курс на Абрамцево. Как бесштанный, беспаспортный: живу, где придется, а может быть, и не надо этой мечты о своей даче — где взять? А так и смириться, что по чужим углам.

 

Перебирал записи, готовясь к Абрамцеву, — вместо прежней гордости богатством вопрос: куда деть? Сижу задницей на богатстве, и нигде не прини­мают: не валюта. Столько частушек, заметок, слов — куда? Думал, приближая себя к роману-завещанию, писать рассказы и считал, что сюжетов хоть ж...й ешь. И верно, но какая всё мелюзга. Надо везде время, эпоху, а эти все очень личные, далекие от социальности. Завал, бардак в записях.

Одно только с радостью подержал в руках — рукопись повести. 21-я глава.